«Пятеро детей и Оно» – один из самых известных и популярных романов мировой классики для детей. Неоднократно экранизированная в разных странах от Великобритании до Японии, книга заслужила любовь и признание юных читателей. Добрая история о том, что не всегда сбывшиеся желания приносят радость.
К.Д. Воробьева называют «русским Хемингуэем», и споры вокруг его имени не утихают до сих пор. А он продолжает удивлять читателя искренностью и пронзительностью повествования, убежденностью авторской позиции, о чем бы ни писал: о войне, о любви, о трагедии русской деревни, пережившей коллективизацию, об утрате самой необходимости быть хозяином на родной земле.
К.Д. Воробьева называют «русским Хемингуэем», и споры вокруг его имени не утихают до сих пор. А он продолжает удивлять читателя искренностью и пронзительностью повествования, убежденностью авторской позиции, о чем бы ни писал: о войне, о любви, о трагедии русской деревни, пережившей коллективизацию, об утрате самой необходимости быть хозяином на родной земле.
К.Д. Воробьева называют «русским Хемингуэем», и споры вокруг его имени не утихают до сих пор. А он продолжает удивлять читателя искренностью и пронзительностью повествования, убежденностью авторской позиции, о чем бы ни писал: о войне, о любви, о трагедии русской деревни, пережившей коллективизацию, об утрате самой необходимости быть хозяином на родной земле.
«Я минут на двадцать опоздал, но Генка не ушел – сидел в машине и ждал. Она была пыльная, неприбранная, и я помыл ее снаружи и протер внутри. Из паза отопления торчал красный лист клена, и я выкинул его вон.– Мешал он тебе, да?Генка глядел на меня заморенно и жалобно. Брюки его вздулись на коленках пузырями. Такую дешевку надо гладить каждый день, а не раз в месяц. Рубаху б тоже можно было не занашивать черт-те до чего, но это его личное дело… Я
К.Д. Воробьева называют «русским Хемингуэем», и споры вокруг его имени не утихают до сих пор. А он продолжает удивлять читателя искренностью и пронзительностью повествования, убежденностью авторской позиции, о чем бы ни писал: о войне, о любви, о трагедии русской деревни, пережившей коллективизацию, об утрате самой необходимости быть хозяином на родной земле.
К.Д. Воробьева называют «русским Хемингуэем», и споры вокруг его имени не утихают до сих пор. А он продолжает удивлять читателя искренностью и пронзительностью повествования, убежденностью авторской позиции, о чем бы ни писал: о войне, о любви, о трагедии русской деревни, пережившей коллективизацию, об утрате самой необходимости быть хозяином на родной земле.
«– Я склонен думать… – начал я.– Думать – моя забота, – раздраженно перебил меня Шерлок Холмс.Я считаю себя одним из самых терпеливых смертных, но, признаюсь, меня задела эта язвительная реплика.– Право, Холмс, – сурово сказал я, – иногда вы бываете несносным.Холмс, поглощенный своими мыслями, не ответил…»
В учебном пособии реализуется установка на формирование профессиональных компетенций специалиста-филолога, предусмотренных государственным образовательным стандартом третьего поколения. С позиций литературоведческой герменевтики освещаются актуальные вопросы теории жанра и исторической поэтики русской классической повести второй половины XIX в. На основе «снятия» повторяющихся особенностей жанровой поэтики повести, типологизации ассоциированных к
Произведения В. П. Астафьева (1924—2001) наполнены тревогой за судьбу родной страны, переживающей период «всяческих преобразований и великих строек, исказивших лик святой Руси, превративших ее в угрюмую морду, покрытую паршой всяческих отходов, блевотиной грязной плесени и ядовитыми лишаями»; за человека, утрачивающего человеческое лицо, совесть, достоинство. Автор призывает остановиться, вглядеться в свое лицо: куда уведет этот путь? Не от самог
«Повесть непогашенной луны» – сочинение дерзкое для своего времени. Писатель решился изложить распространенную, хотя и не афишируемую версию гибели видного военачальника Красной армии М.Фрунзе, согласно которой тот был отправлен Сталиным на смерть под видом проведения операции по удалению язвы желудка. Прототипы главных героев не названы по именам, однако современники легко разглядели знакомые черты. В повести железный закон революционной дисципл
В этой повести писатель рисует страшную, порой трагическую картину жизни народа, задавленного мертвой, механической машиной бюрократизма, убившего светлые идеи революции.
«30 декабря с линии, из крепости Грозной, приехал в полк поручик Лермонтов, целый год ехавший из Петербурга в ссылку к тенгинцам. Полк был размещен на зимние квартиры в станице Раздольной. Квартирьер отвел Лермонтову халупу на краю станицы, предложив его казакам вернуться в сотню. Лермонтов казаков оставил при себе, отослав квартирьера. Весь день Лермонтов пробыл у себя в халупе, устраиваясь жить, развешивая по стенам ковры и раскладывая трубки…»
В книгу включены главным образом произведения, входящие в программу изучения русской литературы XIX века учащимися старших классов школ и гимназий, а также студентами филологических факультетов университетов и педагогических вузов. Небольшая справка о поэте, предшествующая стихам, помогает понять его творческую индивидуальность, сообщает минимум необходимых для этого сведений. Материалы в книге расположены в хронологическом порядке. Примечания к
Книга открывается вступительной статьей «Живое слово» о ведущих тенденциях в развитии русской поэзии двадцатого века, главным образом в советский и постсоветский периоды. Отбор тех или иных авторов продиктован целями учебного процесса. В двух первых разделах, где материалы располагаются в основном в хронологическом порядке, – о каждом поэте краткая заметка о его жизни и творчестве. После – небольшая библиографическая справка. В третьем разделе пр
«Письмо и повестка пришли одновременно, привезли их вечером. – Пусть прошло семь лет с того июльского дня, когда в селе, – в сенокосном удушье они, она и он ходили в церковь венчаться и поп все посматривал в окно – не пойдет ли дождь, не опоздать бы ворошить сено – тогда он настаивал на церкви, и она, стоя под венцом, всё хотела собрать мысли и перевспомнить всю свою жизнь…»
«Сначала в доме жили коммуною. Но, верно, коммунизм слишком несовершенен для генералов – разгородились, окопались каждый в своей комнате, каждый со своим горшком и самоваром. Живут в доме злобно, скучно, мелочно, ненужно, проклиная революцию и жизнь, живут оторванные от жизни, вне жизни, обернувшись к старому».
«Имя кораблю каботажному, семи-тысяч-тонному, чуть-чуть пиратскому для глаза постороннего (как все каботажные корабли, сохранившие в своих обликах столетья рабских корабельных правил о мордобое стюварда и капитана, расчетов в каждом порте, аглицких морских законов, от тех седых времен, когда корабль ходил под парусом и с пушкой) – имя кораблю: – „Speranza“, что ли».
«…Очень трудно убить человека, – но гораздо труднее пройти через смерть: так указала биология природы человека…Всё это было двадцать лет назад.Героев в этом рассказе – трое: он, она и тот третий, которого они убили и который стал между ними.Этот третий – был провокатором. Этот третий был человеком, продававшим за деньги людей на виселицу, продававшим революцию, ее идеи и ее честь».
«Мужичок, говорил таинственно:– Товарищи, – спиртику не надоть ли? Спиртовой завод мы тут поделили, пришлось на душу по два ведра.На другой станции баба подходила с корзинкой, говорила бойко:– Браток, сахару надо? – Графской завод мы делили, по пять пудов на душу на третьей станции делили на душу – свечной завод».
«Их было двое – два шкипера, два друга, два крестовых брата, поменявшиеся крестами в бурю, в час, когда вместе они гибли… Им одинаково задалась жизнь, потому что они были почтены товарищами, водили бриги, – потому что у них были красивейшие жены и были хорошие дети: потому что у них была удача и крепко сидели головы на крепких плечах (Николай женился пятью годами позже Андрея). Это были два друга, обменявшиеся крестами в гибели, чтобы обменять жи
«В бреду возникала реальность: – реальность прежняя была, как бред. – Норвежцы называли русский север – Биармией, – новгородцы называли его: Заволочьем. – Далеко в юности, почти в детстве – ему, Борису Лачинову, студенту, двадцать два, ей, гимназистке, семнадцать: и это был всего один день, один день в лесу, в поле, весной, у нее были перезревшие косы – и как в тот день не сошла с ума земля, потому что она ходила по земле?»
«Российское место оседлости, именно – место оседлости и – российское. При царях Иванах здесь была испольная крепость, при императорах помещался уезд, перед самым семнадцатым сданный в заштат. Революция планами своими заштат обошла, советское межевание поместило в городе рик. В начале века у города возникла было некая необыкновенность и погибла с революцией: наладились было в городе покупать дома с вишневыми садами отставные генералы и помещаться
«Расспросить мужиков о матери сырой-земле, – слушать человеку уставшему, – станут перед человеком страхи, черти и та земная тяга, та земная сыть, которой, если-б нашел ее богатырь Микула, повернул бы он мир. Мужики – старики, старухи, – расскажут, что горы и овраги накопали огромные черти, такие, каких теперь уже нет, своими рогами – в то самое время, когда гнали их архангелы из рая».
