«В просторной светлой столовой обедало более 60 девочек. Одетые в однообразные серые платья с белыми передниками и белыми пелеринами, они сидели тихо и чинно за двумя длинными столами; лишь по временам некоторые резвые шалуньи перешептывались, толкали друг друга и втихомолку хихикали…»
«– Маменька! Тебе шибко неможется? – с тревогой в голосе спросила маленькая девочка. – Ох… Да… Всю голову разломило, тело горит, самое так и трясет… Руки и ноги ноют!.. – ответил слабый голос…»
«– Костей, тряпок, бутылок, банок продать!.. Костей, тряпок продать!.. – гулко раздалось на большом дворе. Каменный дом высился в пять этажей, двор был четырехугольный, покрытый асфальтом и представлял из себя как бы колодец… Шаги, говор, крики и различные уличные звуки эхом отдавались в этом колодце и гулко разносились по всем этажам…»
«Это было с лишком двадцать лет тому назад. Мы жили тогда в городе Иркутске.В один из морозных ясных дней сибирской зимы, в половине января, к большому белому каменному зданию, расположенному на берегу реки Ангары, подъехал дорожный возок, запряженный тройкой лошадей. Из возка вышла закутанная женщина и маленькая девочка в беличьей шубке и в нерповой шапочке на голове…»
«Моя милая, дорогая Дезичка, вот уже две недели, как мы уехали из института, а я все еще не собралась написать тебе, хотя обещала сделать это первая. Не обижайся, пожалуйста, душечка, мы с сестрой до сих пор не можем опомниться от безмерной радости, что мы дома…»
«Они переехали ко мне незадолго до Рождества и наняли самую маленькую комнатку. Подивилась я, как они поместятся в такой клетушке вдвоем. Однако ничего: устроились хорошо и зажили тихо, согласно, весело…»
«На главной улице провинциального города Зарайска стоял красивый деревянный дом, окрашенный в серо-голубоватую краску, с резными белыми карнизами и с узорчатыми окнами. Дом был двухэтажный, с мезонином, на каменном фундаменте. Кругом, за высоким забором, разросся густой, тенистый сад, и весною, когда там цвели черемуха, сирень и акации, нежный аромат распространялся далеко по улице…»
«Андрей Иванович Новоселов был профессор ботаники. Уж много лет жил он вдвоем со стариком слугою, Михеем Захарычем, в небольшом доме-особняке на окраине столицы…»
«Дело было под вечер. По снежной почтовой дороге ехала кибитка. Уныло позвякивал колокольчик; пара чахлых лошадок плелась тихо; ямщик дремал на козлах; кажется, дремал и седок, плотно закутавшись в шубу…»
«…Я шагаю не торопясь по мягкой серой дороге между высоких – по грудь мне – хлебов; дорога так узка, что колосья опачканы дегтем, спутаны, поломаны и лежат в колеях, раздавленные.Шуршат мыши, качается и никнет к сухой земле тяжелый колос; в небе мелькают стрижи и ласточки, значит – где-то близко река и жилье. Глаза, блуждая в золотом море, ищут колокольни, поднятой в небо, как мачта корабля, ищут деревьев, издали подобных темным парусам, но – вок
«По субботам у Максима Ильича Шамова собираются лучшие люди города и разные «интересные парни», – я причислен к последним и поэтому тоже охотно допускаюсь на субботы Шамова.Эти вечера для меня, как всенощная для верующего. Люди, которые служат ее, во многом чужды мне; мое отношение к ним – мучительно неясно: нравятся они мне и – нет, восхищают и – злят; иногда хочется сказать им слова сердечно-ласковые, а – через час – мною овладевает нестерпимое
«Насытясь вкусной духовной пищей у Шамова, – в воскресенье, вечером, я иду к Панашкину; у него тоже поучительно.Панашкин торгует на балчуге старой рухлядью – обломками, обносками. Ему за пятьдесят лет, он болен чахоткой. Руки у него беспокойные, длинные, ноги – тонкие, шея искривлена, и на ней тревожно болтается маленькая головка с рыжими бровями ужа. Он похож на выдернутый из земли сухой корень. Сморщенная кожа его щек поросла кустиками волос мо
«Зимою, раз в месяц, а иногда и дважды, – я получаю от купца Сухомяткина записочку такого содержания:“Уважаемый, покорнейше прошу пожаловать завтра к нам на трехэтажное удовольствие”.Записочка остроумно подписана: «С Ухом», а росчерк изображает летящую птицу…»
«За окном моего чердака в нежных красках утренней зари прощально сверкает зеленоватая Венера.Тихо. Старый, тесно набитый жильцами дом огородника Хлебникова мертво спит; это жалкий дом – серая развалина в два этажа, со множеством пристроек. Деловитый, купеческий город выгнал его на окраину, к полям орошения, он торчит среди отбросов города безобразной кучей дерева, одиноко и печально. В нем живут люди, никому – да и себе самим – не нужные, жизнь и
«Утром, часов в шесть, ко мне на постель валится некая живая тяжесть, тормошит меня и орет прямо в ухо:– Вставай!Это – Сашка, наборщик, забавный мой товарищ, парень лет девятнадцати, рыжий, вихрастый, с зелеными глазами ящерицы и лицом, испачканным свинцовой пылью…»
«…Степь раскалена солнцем, как огромная сковорода, посредине этой рыжей сковороды жарюсь я, несчастный ерш.Выскакивают из нор суслики и, стоя на задних лапках, чистят передними свои хитрые мордочки, тонко пересвистываясь друг с другом. В них есть что-то общее с монастырскими послушниками.По солончаку ползают заботливые букашки, трещат кузнечики и прыгают пред лицом моим маленькими серыми сучками…»
«В зеленоватую воду моря брошена – как желтый лоскут атласа – маленькая песчаная отмель; перед нею – на гаг – безбрежная стеклянная гладь, сзади нее – полоса ослепительно светлой воды, дальше – низенькие медные холмы берега, на холмах убогая поросль каких-то безымянных прутьев, а еще дальше, среди горячих песков, – грязные пятна строений рыбного завода.День такой яркий, что даже отсюда, с отмели, видно, как там, за версту, на холмах, сверкает сер
Впервые напечатано отдельной книгой в издательстве И. П. Ладыжникова, Берлин (без обозначения года издания; повидимому, не позднее 1921 года). Пьеса «Старик», как указывал М. Горький, написана в 1915 году. Впервые поставлена 1 января 1919 года на сцене Государственного Академического Малого театра. Как показывают машинописные копии с авторской правкой (Архив А. М. Горького) и режиссёрский экземпляр пьесы, хранящийся в музее Малого театра и датиро
Впервые напечатано в книге «Архив А. М. Горького», том II, Пьесы и сценарии, Гослитиздат, М. 1941.Время работы М. Горького над пьесой неизвестно. Пьеса написана по старой орфографии с употреблением твёрдого знака, следовательно, не позднее 1917 года. На основании ряда косвенных данных рукопись предположительно датируется началом 1910-х годов.Пьеса не была закончена М. Горьким; рукопись её содержит три действия и начало четвёртого.
«Осенью ехал на пароходе из Царицына в Макарьев маленький рыжий солдат Лука Чекин, парень тихий, с круглыми, как у сыча, глазами, в больших – не по лицу – жёстких усах; он весьма гордился ими, хотя росли они некрасиво, топырясь во все стороны.Три года с лишком Лука тёрся в денщиках у пьяного поручика Слепухина, под началом его многодетной, черноглазой жены, которую поручик звал Галкой; три года молча терпел её раздражённые крики и многие обиды, а
«Наша улица – Мало-Суетинская – круто спускалась с горы к реке по двум сторонам оврага-съезда, вымощенного, точно на смех, неровно, крупным булыжником. По откосам овраг густо зароёс лопухами, полынью, конским щавелём; в гуще пыльного бурьяна, среди сношенных опорков, черепков посуды и битого стекла, грустно прятались синие цветы повилики, розовые кисточки клевера, золотые звёзды лютиков и мохнатый одуванчик…»
