Шёл конец мая, я недавно уволилась с тяжёлой работы, из-за того, что мне физически трудно было с ней справляться. Начальница и коллеги, а главное клиенты, в большой обиде на меня, ведь я была хорошим работником и сотрудником. Работала я оператором связи первого класса в 366 отделении почтовой связи в самом культурном центре Москвы, недалеко от ВДНХ. Рабочий день начинался в восемь утра и заканчивался в двадцать часов, но для меня было всё гораздо раньше и позже, впрочем, как и для других, работающих в этой сфере. Я вставала в шесть тридцать утра, иногда завтракала, в семь пятнадцать выходила из дома и полчаса шла пешком до работы, чтобы экономить на проезде, так же и возвращалась. Завтракать не успевала, потому что метровую кипу волос приходилось очень долго приводить в порядок, заплетала одну или две косы.
Тяжесть работы заключалась в приёме и обработке тяжёлых посылок. Если на приём было ограничение до десяти килограмм, то приходить в почтовое отделение могли посылки весом в двадцать пять и более. Так же тяжело двенадцать часов подряд работать с клиентами и принимать сотнями корреспонденцию, кварплату, выдавать пенсию… В общем, работа с деньгами, людьми требует определённой сосредоточенности внимательности и ответственности! От окна отойти не возможно даже в туалет, ты все двенадцать часов подряд прикован к окну. Особенно тяжело было работать, когда шли налоговые письма, потому что один клиент мог припереть тебе подряд писем пятьдесят, и таких клиентов в день могло быть много. Ценные письма отличались тем, что оператор, то бишь я должна была на двух описях расписаться поставить штемпель, одну опись отдать клиенту, другую вложить в конверт, заклеить этот конверт, поставить на нём пломбу, штемпель, взвесить, внести данные в компьютер.
В мои обязанности входило не только обслуживание клиентов, а также разбор и обработка корреспонденции. Каждому письму, посылке нужно было присвоить свой номер, определить место, выписать извещение от руки и на каждом извещении ещё и поставить штемпель. Иногда моя напарница подменяла начальницу, и я работала одна за двоих, и, не смотря на закрытие в двадцать часов, мне приходилось работать: делать ящики, мешки, пломбировать их, сдавать отчёт, выручку, и если я справлялась единственная безупречно, то мы все раньше уходили домой. Раньше это минут пятнадцать девятого, но иногда из-за огромного объёма, эти пятнадцать минут превращались в двадцать один час вечера, и я изморённая и уставшая ели-ели, как заезженная лошадь тащилась домой. К счастью, мы работали через день, но бывало и по два дня подряд, если кто-то уходил в отпуск или на учёбу, то есть почти полгода я работала в режиме двойной нагрузки, и остальное время, если никто не болел в нормальном режиме. Конечно, сильный напряг был и из-за постоянных проверок, которые я выдерживала безупречно, спасая при этом всё отделение почтовой связи. Нам платили неплохую премию, поэтому никто не хотел со мной расставаться. Но главной причиной моего ухода была не с ума сошедшая нагрузка, а мечта и давнейший выбор совсем другой профессии воспитателя, которую получить мне мешали разные жизненные обстоятельства. И не смотря на все преграды и трудности, я решила идти сложным путём, добиваясь желаемого. Хотя профессия воспитателя была не самой главной мечтой, мечтала я стать актрисой или журналисткой. Эти две вещи получались у меня лучше всего, и были любимыми и желаемыми на столько, что менее любимая профессия воспитателя уходила на второй план, но детей я любила. Эту любовь мне привила мама. Она с шестнадцати лет работала в детском доме, и когда я была маленькая, частенько в нём бывала. В этом же детском доме воспитывалась и моя бабушка, поэтому я с особым трепетом относилась к таким детям.
Сложно осознавать, что все мои сверстники либо уже заканчивают что-то, либо пошли учиться выше, я же не могу. Вернее, по своим способностям, вполне могу освоить медицинский институт, стать хорошим врачом, встретить свою любовь, родить детей, но мне… Мне всегда приходилось труднее всех, найти понимание, поддержку, не нажить врагов… Завистников у меня хватало сполна, но я всегда рассуждала, что если бы они знали мою настоящую жизнь, то от их зависти не осталось и следа. Да, мне тяжело, очень тяжело, настолько тяжело, что я смотрю на мир холодным мёртвым взглядом, осознавая, что я слишком чёрствая внутри, и моё сердце никто и не что не сможет растопить. Я не всегда была такой, да и сейчас я могу себя назвать доброй открытой, слишком наивной и доверчивой девушкой, которую часто окружающие называют инфантильной, смотрят, как на дурочку, которой можно воспользоваться, поиграть, как с куклой, но это далеко не так.
Моя жизнь сложилась так, что мне рано пришлось обеспечивать семью, зарабатывать, при этом не учиться, тянуть на себе тяжёлый воз. Характер и воля моя настолько закалены, что я не плачу, когда умирают люди, внутри я чувствую какое-то облегчение, применяя его к себе, но зато плачу, когда меня унижают и сквернословят. Подумаешь, такие мелочи, а я плачу.
В свои двадцать два года я выгляжу, лет на двенадцать, по крайней мере, мне так говорят окружающие. А когда видят сформированное тело, то дают лет шестнадцать, конечно, находятся и такие, кто мне прибавит пару годков к моим настоящим, но меня нисколько не трогает, ни то, ни другое положение возраста. Единственное, что меня беспокоит, что из своих лет я уже потеряла пол жизни, и как мне всё восстановить, что я потеряла, мысль эта меня не оставляет ни на одну секунду.
В свои годы, я не знаю, что такое любовь, нет, не простая любовь, подразумевающая обширное значение, а любовь к другому полу. Я не знаю, что такое поцелуй, букет цветов, нежный взгляд, не говоря уже о других вещах, которые постигли мои сверстники. У меня почти нет друзей, а те, которые имеются, представления не имеют, как я живу. А в разговорах на интимные темы приходится придумывать, что у тебя кто-то был, плавно строя разговор так, чтобы тебя не стали подробно расспрашивать о девичьих делах, удовольствиях и прочем, о чём я не имела даже малейшего представления, лишь бы не быть униженной!
В моей жизни был один очень хороший человек Борис Николаевич Климычев, которого я очень сильно любила, но как человека, как прадедушку, друга. Он был писателем. Мы с ним познакомились, потому что я в шестнадцать лет пришла к нему в литературную студию «Родник» при детско-юношеской библиотеке города Томска. Он разглядел во мне способности и так мы стали с ним очень близкими друзьями. Он знал мою семью, я часто приходила к нему домой, он бывал у меня в гостях, помогала ему, брала домой стирать вещи, постельное бельё, делала прочие мелочи, которые необходимы в восемьдесят лет, ведь он жил один. Можно сказать, я выполняла те же функции, что и соцработник, но не за деньги, а просто так от души. Я написала его портрет, который висел у него в гостиной на самом видном месте. Он был старше меня ровно на шестьдесят лет. Мы с ним родились в год лошади, и очень похожи характером. Он говорил всем, что я его любимая ученица, не чаял во мне души.
