Легкие пылали, будто вместо кислорода он вдыхал вездесущую рыжую пыль. Каждый шаг взметал очередное облачко. Каждый шаг вел незнамо куда. Если задуматься, он и был незнамо где, плотно окруженный со всех сторон деревьями, а каждая ветка норовила схватить за руку, за бок, за голову – мол, оставайся здесь. Навеки.
Еще чуть-чуть, так бы и вышло. Но он вырвался и теперь спасал свою шкуру. Никогда не думал, что хоть раз в жизни воспользуется такой банальной фразой. Впрочем, разве это жизнь? Скорее выживание… Он бежал, перелезал через камни, уворачивался от веток и ничего больше не соображал: все мысли забивал страх, что его снова поймают. Остались одни животные инстинкты: кругом опасность, спасайся.
Солнце, чьи щупальца проникали сквозь листву, нещадно жгло землю, но ни единый его проблеск не указывал пути к свободе. Всюду только деревья, камни, еще деревья и еще камни, чтоб их. Он не знал, бежит ли навстречу цивилизации или, наоборот, углубляется в аутбэк[1].
Он перескочил через очередной валун. Ноги свело, будто на них все еще висели кандалы: холодные, ржавые цепи, в которые его заковал тот псих. Нет, останавливаться нельзя. Плевать на боль, усталость, нехватку воздуха и жжение в легких. Прекратишь бежать – умрешь.
Впереди деревья расступались. Еще немного. Лишь бы там была дорога, ферма, тропинка – хоть какое-нибудь указание на то, что рядом люди. Набрав в грудь побольше воздуха, он рванул на свет. Именно в это мгновение под ногу ему попался камень. Небось много сотен лет выжидал, пока на него наступят, – и вот дождался. Он споткнулся и, ловя руками пустоту, полетел на землю. В падении приложился плечом о ствол дерева; тот хрустнул, но не сломался. Кости, к счастью, тоже.
Заросли кончились, в глаза ударил свет. Увы, ни намека на цивилизацию. Всего лишь полянка, а на ней – пять-шесть рыхлых холмиков прямоугольной формы… точно могилы. Одну из них наверняка готовили для него.
Он рывком поднялся. Все мышцы болели, одежда промокла от пота. Обогнув кладбище, он снова угодил в заросли. Такое ощущение, будто кто-то водит его кругами.
Теперь, однако, путь шел в гору. В ответ на подобное издевательство заныли колени. Вдалеке проглядывал клочок голубого неба – значит, там вершина, можно будет осмотреться и сориентироваться.
Превозмогая боль в бунтующих легких и ногах, он не заметил, что на дороге торчит узловатый древесный корень, и снова распластался на жесткой, запекшейся от жары земле. В рот, нос и глаза набилась пыль. Из страха выдать себя он сдержал вопль, но грохот удара, казалось, разнесся на милю, заглушая чириканье птиц, стрекот насекомых и топот преследователя.
Вершина ожиданий не оправдала. Обзора никакого, только обрыв и отвесная стена в этаж высотой. Спуститься тоже нельзя: что слева, что справа ни одной тропинки.
Не успел он подумать про обходной маршрут, как ощутил толчок в спину и снова грохнулся на землю. Перевернувшись, тут же получил кулаком в левую скулу. Удар вышел скользящим, но в глазах все равно потемнело. Сжав кулак, он ударил с размаху в ответ и угодил во что-то твердое – похоже, в плечо. Противник всадил ему колено в бедро. От боли брызнули слезы. Он еще несколько раз без разбора махнул кулаками, то попадая, то промахиваясь. Противник в это время продолжал избиение, нанося меткие удары по шее и по голове, каждый из которых отзывался тупой болью и рассыпал перед глазами искры. Потом схватил за волосы и несколько раз приложил о твердую землю. Он чувствовал, как сознание начинает понемногу оставлять его. Отключишься – конец. Он замахнулся, схватил противника за руки и перекатился, чтобы оказаться сверху.
Земля вдруг кончилась, перекат превратился в бесконечный полет. Отбитая голова как будто перестала ощущать силу тяжести, и его охватила невесомость. Нахлынуло какое-то неземное блаженство. Все, кончено. Он умер и с чистой совестью может отправляться в мир иной.
И тут – удар.
От столкновения с землей у него словно вышибло душу из тела. Открыв глаза, он увидел серо-коричневый камень и голубое, подернутое дымкой небо. Затем все потемнело, и он потерял сознание.
Чендлер Дженкинс жил в городке Уилбрук. Здесь он родился и вырос. Все тридцать два года прошли на засушливом плато Пилбара в Западной Австралии. Этому участку суши, когда-то входившему в состав древнего суперконтинента Ур, насчитывалось не менее двух с половиной миллиардов лет. Порой Чендлеру казалось, что доисторические атомы просочились в кости и состарили его раньше срока, – впрочем, не ему одному. Все из-за огненно-рыжей пыли, покрывающей выжженную, почти безжизненную землю.
Уилбрук находился в глуши, за сотню километров от ближайшего населенного пункта – Портмена, куда вела одинокая дорога, извивающаяся, как хвост ящерицы. Даже по австралийским меркам городок совсем не старый: первые упоминания относятся к концу XIX века. Его назвали в честь известного старателя из Албани, который, бросив плодородные виноградники на юге материка, отправился искать богатство в здешней глине. И ведь нашел! Он откопал целую россыпь золота, самородки буквально торчали из земли, как маршмеллоу в чашке с хлопьями. Некоторые даже не помещались в ладонь.
Когда о находке узнали, в округе тут же стали возникать деревянные лачуги, количество которых не поддавалось здравому смыслу. А где лачуги, там и увеселительные заведения: бары, салуны, бордели – минимум по паре. В погоне за богатством хлынул народ: тысячи и тысячи золотоискателей, которым газеты сулили исполнение всех желаний.
Увы, сбыться мечтам не довелось. Самородки вдруг закончились, а в ржавых лотках оседали лишь отдельные крупинки. Людей, впрочем, это не останавливало, они продолжали намывать камни и глину в ручьях, а отчаявшись, утоляли разочарование выпивкой и женщинами, вот только платить было нечем. Вместе с долгами копились и обиды.
Городок жил как на пороховой бочке, и однажды летней ночью грянул взрыв: десятеро мужчин устроили перестрелку прямо на центральной улице. На ногах остался только Том «Томат» Келли, но на следующее утро кровотечение в плече доконало и его. Обстановка в Уилбруке ухудшалась, а денег становилось все меньше. Первыми – за новой золотой лихорадкой – уехали врачи, юристы и торговцы; от пятитысячного населения осталась едва ли пятая часть. Удержались и несколько баров да борделей, для которых людское отчаяние было основным источником дохода.
Тем, кто остался, пришлось как-то выживать, но земля была одинаково негостеприимна и к людям, и к животным, которых пытались разводить. Сорок лет Уилбрук находился на грани вымирания, пока под ним не наткнулись на залежи железной руды и крокидолита
