А весной мы вернёмся в родные горы
В уютной сакле1 у окна сидела девочка лет пяти. Рядом, на подоконнике удобно расположилась упитанная кошка и, нежась в лучах солнца, мурлыкала, глядя на маленькую хозяйку. Внезапный порыв ветра ударил каплями дождя по оконному стеклу и нещадно забарабанил по железной кровле. Затем небо прорезала молния, и раздались раскаты грома. Девочка испугалась и подбежала к бабушке, вязавшей чувяки2 из шерстяных разноцветных ниток. Вслед за девочкой с подоконника спрыгнула и кошка. Вытянувшись всем телом, киса улеглась у ног бабушки.
– Не бойся, внученька, – сказала та спокойно, – я тебе и Ириске налью теплого молока. Попейте и успокойтесь.
Баде3 присела на край дивана, взяв в руки спицы и расположив возле ног клубки разноцветных шерстяных ниток. И вновь закипела работа. Её пальцы стремительно нанизывали на спицы петли, вывязывая удивительно красивый орнамент. Впереди была зима, а в горах она особенно суровая. Надо было успеть связать много тёплых носков для многочисленных внуков и внучек. Вновь ярко светило солнце. В синем чистом небе кружились орёл с орлицей, совершая виражи над горной вершиной. Возможно, там было их гнездо. А пушистые облака зацепились за седые горные вершины и отдыхали, словно путники, перед дальней дорогой…
Во дворе хрипло залаял старый волкодав Джульбарс, высунув голову из конуры и внимательно осматривая двор, который он охранял. Мимо прошла хозяйка. Пёс радостно выскочил из конуры, повилял хвостом перед ней и важно прошёлся по двору, словно проверяя, всё ли на месте. Мама вернулась с хара4 с горой лаваша. В сакле повеяло ароматом свежеиспечённого хлеба и ещё чем-то, очень и очень приятным. Девочка подошла к маме и молча ждала, когда раскроется секрет этого доселе неизвестного ей запаха. Выложив хлеб на чистую скатерть, чтобы он немного остыл, мама распределила по тарелкам афарар5. – О боги! Бывает же настолько вкусным афарар! – воскликнула свекровь.
– А откуда хачар6?!
– К соседке дочка приехала с равнины. Она и нам привезла.
– А почему она не зашла к нам?! У неё все хорошо, доченька? – встревожилась бабушка Марьям.
– Не волнуйтесь, мама! Она обещала зайти завтра, сама всё и расскажет, – недовольно ответила невестка.
– Всё ещё ревнует её к моему сыну, – проворчала свекровь.
Гузель сделала вид, что не расслышала. Она нежно погладила выступающий живот, где малыш заявлял о себе, толкаясь ножками.
Стемнело. Вдали послышался цокот лошадиных копыт, и вскоре стали слышны голоса всадников.
– Торопись, сынок! Надо к утру вернуться на пастбище, – это был голос дедушки Фархада.
– Я мигом, отец! Занесу только хурджины и возьму лаваш на дорогу, – а это был голос папы.
Радости девочки не было конца. Дедушка привёз ей маленькую свирель, а папа – самодельные игрушки, искусно вырезанные им из кизилового дерева.
Дом Фархада был построен его отцом, известным в Лезгистане и за его пределами мастером Шингаром. Он будто вырастал из горы, сливаясь с ней в одно целое. Сакли, низкие глиняные дома с ровными, гладкими крышами и окнами, обращёнными во двор, напоминали огромные пчелиные соты. На первом этаже, как положено, горцы держали домашнюю скотину. Здесь животные были защищены от холодов в суровые зимы, от голодных волков и скотокрадов. Случалось и такое, особенно в военные и послевоенные годы. А теперь все республики ушли в свободное плавание, полное хаоса, неразберихи. Многих не миновали местные межнациональные войны! Жизнь показала, что это случается тогда, когда политики играют судьбами людей, словно в карты.
Фархад вновь внимательно окинул дом взглядом. Он остался доволен. Дом стоял, как неприступная крепость, вместе с другими постройками горцев. Докурив трубку с крепким табаком, перемешанным с душистой травой для придания особого вкуса, терпкости и аромата, старик медленно поднялся на второй этаж, где обычно живут горцы. Зашёл в кунацкую – гостевую комнату. Присел на мягкий домотканый лезгинский ковёр. «Давненько не заходили ко мне мои кунаки. – горестно вздохнул старик. – Да я и сам-то всё время в пути?!»
Судьба чабанская всегда была трудна и незавидна. Ведь они полгода в пути, вдали от дома и благ цивилизации. Только верный конь, верный пёс-волкодав, и верные друзья-товарищи всегда рядом. В любую непогоду спасали человека бурка и папаха, а в минуты опасности надёжной защитой служил острый кинжал, который, по закону гор, без надобности не вытащит из ножен ни один настоящий горец. Внутренние стены кунакской, как и во всех жилых комнатах, были увешаны красочными настенными коврами, что с таким усердием ткут лезгинские ковровшицы. А на них красовались в красочных ножнах сабли да кинжалы. Старик вышел на веранду, глянул на седые вершины Шалбуздага7 и Шахдага8 – главных хранителей земли лезгинской. Глаза старика повлажнели, то ли от солнечных бликов, то ли ещё от чего-то…
Тем временем сын Вели вытащил из хурджинов свежий и сушёный сыр, свежее и сушёное на чистом горном воздухе мясо. Потом поднялся на второй этаж и наскоро поужинал с отцом. Покидая дом надолго, Вели поцеловал дочку, обнял беременную жену. И тотчас убрал руку с её плеча, заметив строгий взгляд матери. Не положено горцу показывать свои чувства к жене при родителях. Отец и сын вышли из сакли. Молодой джигит нёс на крепких плечах хурджины с едой, заранее подготовленной бабушкой и мамой. И вскоре всадники скрылись за скалою. Вслед им мама пролила ковшик воды и вместе с бабушкой про себя прочитала молитву, чтобы Всевышний сберёг родных людей от невзгод и опасностей на пути.
В темноте мелькнула чья-то тень и скрылась в соседнем дворе. Это была Амина, так и не решившаяся выйти навстречу Вели. Слёзы душили девушку. Она не хотела жить без любимого. Но небеса решили по-своему. Её выдали против воли на равнину, в богатую семью. Ни через год, ни через пять лет она так и не забеременела. Тогда родители мужа настояли, чтобы бесплодную жену сын выгнал из дома. Отчаявшаяся молодая женщина готова была свести счеты с жизнью, только бы не видеть осуждающий взгляд отца, который вообще перестал разговаривать с дочерью. Единственным утешением была мама. Только мама понимала её. Соседский мальчик Вели и озорная Амина влюбились друг в друга, учась ещё в школе, когда ей было двенадцать, а ему четырнадцать лет. Но никак не могли выразить друг другу свои чувства. Пока, наконец, на празднике цветов он не подарил ей огромный букет и тихонько шепнул: «Я люблю тебя, Амина!» Девушка смутилась до слёз. «Прости, я не хотел обидеть тебя!» – смущенно сказал Вели, с неведомой ранее дрожью в голосе. Скрыв лицо в букете цветов, девушка шептала: «Как же ты не понимаешь, что я тоже тебя люблю, милый!»