Ланвиль. Уровень Четырнадцать.
Жилистая спина подрагивала. А вместе с ней подрагивали сложенные крест-накрест лежащие на чужом позвоночнике тонкие и изящные женские лодыжки – дорогой педикюр, темно-вишневый лак и блестящая точка стразы на ногтях больших пальцев – любо-дорого смотреть.
И Марго смотрела.
Утыкалась пьяным взглядом то в собственные стопы, то в стоящий ей многих тысяч интерьер: идеально-белую стену напротив мягкого кресла, три полотна подлинника ставшего известным лишь в прошлом году Бьянко Данкона (еще двадцать три тысячи, между прочим, – она до сих пор надеялась, что не в ж. пу), тяжелые портьеры с позолотой, встроенные в декоративный потолок мелкие лампочки-звезды. В руке нетрезво покачивался бокал – жидкость в нем переживала сильнейший шторм – как минимум восемь баллов из десяти – даром, что не лилась на толстый бежевый ковер.
– Долго еще?
Хриплый и заискивающий голос заставил красивое женское лицо поморщиться.
– Встанешь, когда я скажу «встать». И ни секундой раньше.
В ее собственном тоне, несмотря на изрядную порцию алкоголя в крови, звучала сталь. Или презрение. Или Ненависть. Или все вместе.
– Я уже выбрил себе грудь, как ты просила. Я…
– Заткнись.
Марго еще не насытилась. Да, часом ранее она приказала этому мудаку побрить себе грудь. Потом яйца – с этим он провозился почти полчаса. А теперь некто по имени Клинт Струнт – молодой актер драматического театра и одновременно очередной ухажер, решивший позариться на легкие деньги (если сумеет сыскать расположение сидящей в кресле экстравагантной мисс Полански), – стоял у кресла на карачках, подрабатывая пуфом.
Нет, не за деньги. За кольцо, которое мечтал надеть ей на палец, как и сотни других ловеласов за день, за неделю, за месяц до того. Очередное заключенное пари – «я тот, кто сумеет завоевать неприступную крепость» и заполучить во владение сладкие ароматно-ванильные миллионы долларов.
Да-да. Или лучше «ну-ну» – Марго улыбалась. Нетрезво и недобро.
«Все они на одно лицо – мужики, мудаки, сволочи. Все приходят к ней с надеждой в глазах, а за дверь вылетают с выражением побитых псов» – ее это утешало. Немного, но все-таки.
Жаль, что на ковре перед ней не тот, кого она на самом деле хотела бы видеть, но и «этот» сойдет – тоже мужик, а, значит, тоже сволочь.
– Не дергайся.
– Я устал. Затекли локти и колени.
– Я разрешала разговаривать?
«Ухажер», чье имя она вспоминала, только если сильно напрягалась, молчал еще минуту. Затем открыл вонючую пасть и проблеял:
– Марго…
– Я тебе не «Марго».
– Да-да… Госпожа. Скажи – долго еще?
– «СкажиТЕ».
– Скажи-те.
Хозяйка квартиры допила из бокала пережившее-таки «шторм» вино и благожелательным тоном промурчала:
– С полчасика.
– Что? – в первый раз этот вопрос прозвучал тихо. Во второй – громко и даже возмущенно. – ЧТО?
– Ты оглох? Если так, то следующим действием я прикажу тебе написать на своей лысой груди «Я – лох. Глухой лох». А еще лучше сделать татуировку.
«Пуф» возмущенно дернулся.
Тощие колени. Тощая задница. Срамота.
– Я не подвязывался…
Ох, Клинт решил заявить о себе как личность? Как дерьмовая личность дерьмового мужского рода?
– Сидеть тихо! – отрезала она так жестко, что позавидовал бы и армейский генерал.
– Я…
– Тихо, я сказала.
Струнт восстал – его терпение лопнуло. Но восстал пока еще не с пола – видимо, до сих пор надеялся выиграть заключенное на сегодняшней вечеринке пари, – пока только голосом.
– Я не подвязывался исполнять настолько маньячные желания сумасшедшей…
– Это еще не маньячные, – совершенно спокойно отозвались с кресла. – Маньячные будут позже. Если выдержишь.
– Зачем мне выдерживать такое?
«Раб» злился все больше. Ну да, это проституты, которых она заказывала часто, терпели дольше, а такие вот лощеные хлюпики, которые пачками ловились на вечеринках, силой воли не обладали.
– Ну, ты же хочешь владеть миллионами?
Тишина. И такое громкое сглатывание, что Марго поморщилась – ей-богу, голодный пес. Бедный и жадный до денег, как до свежего мяса, пес.
– И такое придется терпеть каждый день?
– Нет, зачем же.
Струнт расслабился. Вот только рано – Марго пояснила:
– Два раза в день. А то и три. А, может, и с утра до вечера.
– Сука, – на этот раз «пуф» сбросил со спины ее ноги и начал разгибаться. – Ты просто ненормальная сука.
– А ты не знал об этом, когда заключал пари?
Черт, он не знал, что она «знала». А она всегда «знала» – видела это по их глазам – алчным и лаковым при виде дороговизны ее квартиры.
– Ненормальная…
– Это я уже слышала.
– Дура конченая…
– Пошел отсюда.
– Я…
Теперь актер восстал не на шутку – проявил норов, распрямился, сжал кулаки. Взгляд карих глаз налился гневом, подбородок заострился, рот сделался маленьким и совсем не красивым.
«Надо было заставить его сбрить и бороду. Эту модную козло-бородку. Без нее ему было бы лучше».
– Я тебя…
Продолжение почти всегда выглядело одинаково: шаг в ее сторону, тянущиеся к ее горлу руки, налитые яростью глаза и появлявшийся, как по взмаху волшебной палочки в женской руке, из-под сиденья кресла пистолет – мелкая, но злобно-кусачая Беретта 337.
– Пшел отсюда, – повторила Марго лениво, не глядя на гостя. Она все еще смотрела на картины, размышляя, не продать ли их на следующем аукционе. Ствол в руке не дрожал – указывал, будто посаженный на клей, точно в лоб Струнта.
– Ты… ты за это заплатишь.
– Ни цента.
– Я сделаю так, что…
– Ничего не сделаешь. Пшел отсюда – процедила хозяйка пентхауса. – В третий раз повторять не буду.
И неудачник ловелас по имени Клинт – актер-недоучка «бритая-грудь-и-бритые-яйца», проработавший «пуфом» (фи, какая жалость!) всего-то пятьдесят минут, покинул квартиру голым.
Торопливо. Без нижнего белья. С изливавшимся изо рта, как грохочущий водопад, потоком отборных матерков.
Минус один соискатель материального благополучия.
Плюс один балл к удовлетворенности.
Интересно, кто поработает пуфом завтра?