Глава 1. После катастрофы
Самолет падал. Это чувствовалось во всем, начиная от перегрузок, когда я не мог пошевелить не то, что ногой, а даже пальцем, и заканчивая невыносимым криком сотен глоток…
Нет, это далеко.
Наверное стоит начать с того, что ничего не предвещало беды. Ровный гул двигателей, мерное посапывание супруги, несколько голосов создававших фоновый эффект, облака, словно вата, стелившиеся ниже, книга Достоевского в руках.
Я с женой летел в Италию, в отпуск. Идея принадлежала моей ненаглядной, будь моя очередь, то мы бы ехали в комфортабельном автобусе на север Европы – Швейцария и Финляндия мне нравятся гораздо больше.
Вот так я с женой оказался в самолете на высоте десяти тысяч метров.
Лида уснула ещё во время взлёта, потому так и осталась пристегнута.
Я отстегнулся, затем посидел, понаблюдав за удалявшейся землей с ее скучными и серыми людишками. Когда под ногами оказались облака, снова пристегнулся. Не знаю, что на меня тогда нашло. Может шестое чувство подсказало? Сосед, сидевший через проход от Лиды и похожий на киношного воротилу шоу-бизнеса, хмуро глянул на мои действия. Будто я мешал ему чем-то. Затем снова принялся за оставленный журнал.
Он, кстати, не выжил.
Мы летели уже полтора часа, во время которых мне удалось прочитать несколько глав знаменитого русского классика. Я тогда как раз решил заняться самообразованием.
Самолёт стал снижаться. Неприятно заложило уши. По салону прошла стюардесса – довольно симпатичная блондинка, но в её глазах я увидел холод безразличия, который бывает лишь у злых людей. Хотя я мог себе это и придумать. На её бейдже было написано «Софья».
У меня так кошку когда-то звали.
Мельком глянув на часы, я стал наблюдать, как в иллюминаторе приближаются облака, как обволакивают мягкими белыми лапами самолет, и как неохотно расступаются, выпуская металлическую птицу из чрева. Под нами простирались поля, кое-где перемежаемые рощами и паутинками дорог, вдалеке виднелись озера и речка, соединявшая их. Еще дальше, на возвышенности лежал город, без сомнения крупный, но с такой высоты казавшийся игрушечным.
В этот самый момент я и почувствовал приближение беды. Не долетим – говорило сердце.
Так оно и случилось.
Шум двигателей стал стремительно стихать и вскоре вовсе прекратился. В салоне на сотые доли секунды повисла абсолютная тишина, от которой даже уши резало. Потом железная птица с безумной скоростью стала падать по касательной, радиус которой с каждой секундой уменьшался. От перепада давления напрочь заложило уши. Пульсация в голове стала настолько сильной, что давила изнутри на глаза. Люди страшно, дико кричали, но я слышал лишь отдаленные голоса. Не помню, кричал ли я. Вполне вероятно, ведь меня, как и других, захлестнул бесконтрольный ужас. Ты сидишь в кресле и падаешь с громадной высоты. И ничего-ничего не можешь с этим сделать. Ну, разве что обмочиться от страха…
Дальнейшее я не помню. В воспоминаниях есть короткий фрагмент, как на подгибающихся ногах несу Лиду в сторону деревьев, но не доношу несколько метров и спотыкаюсь, падаю, а сил подняться уже нет.
***
Очнулся я лицом на влажном и холодном асфальте, зато спину припекало неимоверно. Плотной стеной стоял удушливый смрад гари. Прокашлявшись, я увидел Лиду. Она уже сидела и хлопала глазами, пыталась понять, где оказалась. Слышался треск пламени и неясные, сбивчивые и сумбурные, голоса.
– Ты как? – прохрипел я.
Собственный голос показался чужим.
Лида медленно кивнула. Затем поморщилась и приложила правую руку к виску. Вероятно, ударилась и теперь болела голова. Сущий пустяк, если учитывать, с какой высоты мы грохнулись.
Я огляделся. На всем видимом пространстве царствовала смерть. От разбившегося самолета мне уйти далеко не удалось – метров тридцать, не далее. Стальная птица горела, чадно и задорно, словно костер в пионерском лагере. Вокруг лежали тела в самых невероятных позах, чем ближе к самолету, тем сильнее обгоревшие. Всюду валялся багаж: тряпки, бутылки, детали всевозможных электронных устройств, кресла, части фюзеляжа и человеческие останки. Неподалёку от нас находились люди, семь человек.
Лида смотрела на произошедшее пятирублевыми глазами, еще слабо отдавая себе отчет в том, что произошло. В момент крушения она проснулась – это естественно. Но, сколько длилось то крушение? Считанные секунды, а затем, от удара о землю, снова оказалась без чувств, как и многие другие, чьи останки сейчас лежали внутри и снаружи раскуроченного и вывернутого наизнанку самолета.
– Пойдем, – я медленно поднялся. Равнодушно отметил, что джинсы на мне грязные, но целые, а платье супруги даже не испачкалось.
Лида посмотрела на меня круглыми глазами.
– Скажи, что я сплю! – взмолилась она.
– Я бы рад… – прохрипел я и снова закашлялся. От удушливого смрада гари начало подташнивать.
Я помог супруге подняться. Придерживая друг друга, мы заковыляли к остальным выжившим. Отчего-то казалось, что нам должны обрадоваться, но на нас почти не обратили внимания. Не до того всем было.
Из семи выживших трое изувечены. Когда мы подошли, мужчине как раз накладывали шину на бедро искривленное внутрь. Рядом сидела девочка лет тринадцати с переломом обеих рук, на которые также наложили шины, и повязкой на голове, из-под которой сочилась кровь, поминутно вытираемая той самой, ненавистной мне, стюардессой, потерявшей весь свой лоск с потерей пилотки, галстука и пиджака. Третья пострадавшая – женщина лет сорока, которой не повезло больше всех – ей оторвало правую руку в районе локтя. Ее предплечье перетягивал ремень, но из культи все равно сочилась кровь, которой на асфальте накопилось уже порядочно. Женщина смотрела в одну точку, с трудом удерживая равновесие. Когда мы подошли, она перевела взгляд на нас. Большие зеленые глаза, в которых без труда читалась скорбь и мольба о помощи, резко выделялись на бледном, как мел, лице. Ее светлые волосы, бывшие еще совсем недавно великолепной прической, теперь имели вид старого веника. Хотя о чем говорить – все кто выжил, выглядел немногим лучше. Женщина попыталась что-то сказать, но ее губы, с трудом разлепившись, пошевелились в беззвучной попытке, глаза закатились и, вдохнув последний раз, она медленно опрокинулась на спину.
