В провинциальном городке моего детства ветераны Великой Отечественной войны ещё не воспринимались, как нечто исключительное. Было их много, парадные колонны на 9 мая и 7 ноября ходили большие. Однако жил с нами по соседству ветеран, который всё же выделялся на общем фоне. Сколько я себя помню, звали его все «дядя Саша». Недаром же говорится в народе, что «маленькая собачка – до старости щенок». Так и дядя Саша. Ни у кого и мысли не приходило, чтобы назвать его Александром Ивановичем. Маленький, улыбчивый, вечно приветливый и дружелюбный.
Была и ещё одна деталь, отличавшая его от остальных участников войны. Но об этом я догадался чуть позже, когда подрос и научился разбираться в наградах. Различать боевые и юбилейные, и так далее. Разумеется, наиболее почетной считалась «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. Несколько награждённых ей имелось и в нашем районе, однако лично мне не довелось с ними встречаться. Не помню также кавалеров орденов Славы и Красного Знамени. Зато доподлинно знаю, что из более младших по статусу наград фронтовиками особенно ценились орден «Красной Звезды» и медаль «За отвагу».
В этом плане ничем исключительным дядя Саша похвастаться не мог. На левой стороне его потертого чёрного пиджачка, в верхнем ряду, красовались всего пять боевых наград. Первая, по счету, и третья были всем известными медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией». А вот между ними, на матерчатой пурпурно-золотой ленте висела никем прежде не виданная бронзовая шестиконечная звезда, каждый луч которой оканчивался завитком взвихренного металлического пламени. На лицевой стороне по кругу шла отчеканенная надпись: «De geest overwint». Ни у кого в городе больше таких не было.
И вот, как-то раз, набравшись смелости, я обратился к ветерану с вопросом:
– Дядя Саша, а что это за награда? Очень необычная.
– Эта-то? – хитро прищурился старичок. – Это голландская «Звезда Сопротивления за Восточную Азию в 1942–1945 гг.»!
– Ничего себе!!! А за что вам её дали?
– О-о-о! Это долгая история.
– А расскажете?
– Отчего нет? Если время будет, то захаживай. Чайку попьём, побеседуем. Мне всё равно особо делать нечего. Скучно-то вечерами. Да и пережитым поделиться охота. Только, смотри, потом не морщься. Мы, старики, знаешь ли, болтливы…
Так я стал частым гостем у дяди Саши. И ничуть о том не пожалел. История его жизни оказалась настоль необычна, что и впрямь напоминала сюжет настоящего авантюрного романа. Причем, как некогда было модно замечать, «рассказанного им самим».
Саша Ли ехал на войну. Эшелон дробно постукивал на стыках рельс, а за приоткрытой дверью теплушки всё проносился и проносился унылый осенний пейзаж, перечёркнутый косой сеткой дождя. Голые, сбросившие листву перелески, крытые соломой домишки маленьких деревенек, раскисшие стога сена, нахохлившиеся грачи и снова степь, степь, степь.
Саша, зябко передёрнув плечами, натянул посильнее на остриженную под машинку голову пилотку, заботливо укутал ноги длинной полой шинели и в очередной раз бросил взгляд в глубь вагона. Разве мог он ещё совсем недавно помышлять о подобной судьбе? Невольно в памяти всплыли яркие, но уже словно подёрнутые патиной, картинки выпускного вечера и той роковой ночи, самой короткой в году. Одуряющий запах черёмухи, дружные песни над привольно раскинувшимся Доном, сияющие глаза нарядных девчонок. Каким прекрасным казалось тогда будущее! Однако судьба приготовила им совсем иные университеты.
Остальные солдаты дремали, стараясь с максимальной пользой для себя использовать каждую минутку свободного времени. Не спал лишь сидевший неподалёку старшина Брагин – высокий, сорокапятилетний мужчина, с аккуратно подстриженными и залихватски подкрученными кверху усами. Отворив сизо-серую дверцу буржуйки, он подбросил в рдяно алевшее нутро печки пару чурок, после чего удовлетворённо хмыкнул, потёр свои костистые, мозолистые ладони друг о друга и принялся обстоятельно сворачивать цигарку.
Вообще со старшиной им повезло. Призванный из запаса и хлебнувший солдатского лиха ещё на фронтах империалистической войны, Брагин оказался лёгким, весёлым и неистощимым на шутки и любые выдумки человеком. И мастером на все руки, к тому же.
Улыбнувшись, Саша вспомнил, как старшина учил его в первый раз мотать обмотки. Заметив растерянное лицо новобранца, Брагин взял в руки узкую матерчатую ленту и сказал, усмехаясь в усы:
– Что, сынок, не ведаешь как энти голенища примерить?
– Да, знаете, раньше не приходилось с ними сталкиваться.
– Не робей! Вмиг научим! Только, чур, уговор такой – показываю один раз. Поэтому, советую ворон не считать. Портянки-то, хоть, умеешь мотать?
– С этим проблем нет!
– Уже лучше. Значится, процесс такой. Первым делом, мотаешь на ногу портянку. Затем обуваешь ботинок. И что мы имеем в итоге?
Рассказывая, старшина ловко проделал все вышеупомянутые операции, так что теперь его вопрос не пропал втуне.
– А имеем мы весьма неприглядную картину. Видишь, насколько портянка из ботинка торчит? И, тем самым, на корню губит облик сознательного бойца Красной армии! Вот для недопущения подобного безобразия нам и требуется обмотка. Берёшь её, родимую, в руку и начинаешь мотать, так, чтобы первый виток прихватил край ботинка. И неторопливо, но уверенно поднимаешься вверх. Сначала витков пять затяни потуже, остальное мотай послабше. Смотри, не переусердствуй, а то голень передавишь. Ну и в конце прихвати обмотку тесёмочкой и готово!
Действительно, наука оказалась нехитрой. А скольким иным, казалось бы незначительным, но оттого не менее необходимым мелочам солдатского быта обучил Брагин вчерашнего школьника! И всё с неизменными прибаутками и дружеским похлопыванием по плечу. Вот и сейчас, перехватив взгляд молодого солдата, старшина подмигнул и поинтересовался:
– Ну что, Санька, привык к военной жизни?
– Так мы ж ещё не воевали!
– И, слава богу. Успеешь пороху нюхнуть. Какие вы молодые – горячие. Всё подвиг норовите совершить. Чай, со школы в Испанию убегал? Или в Шанхай? Тебе небось по духу ближе, а?
Брагин умел, что называется, заглянуть в корень. Действительно, Саша Ли был китайцем. Правда, к Китаю никакого отношения не имевшим. Давным-давно предки его переселились в Россию и осели в окрестностях Ростова. Но если бывшие крестьяне провинции Сычуань думали обрести на новом месте землю обетованную, то они жестоко ошиблись. Рисовые поля сменились на делянки с луком, а в остальном всё осталось по-прежнему. Тот же изнурительный труд от рассвета до заката, полнейшее бесправие, беспросветная нужда.
