Родиться меня угораздило в год смерти Сталина.
Ребёнком я была хилым, – однажды, когда мне было три месяца отроду, папенька положил меня в плетёную корзину, повесил её на руль велосипеда и повёз показывать своим друзьям. Холодная погода пятьдесят третьего года и ноябрь месяц сделали своё дело: крупозное двустороннее воспаление лёгких стало результатом этой прогулки, за что бабушка всю оставшуюся жизнь называла моего отца «Тимоха-дурачок». Синюю и задыхающуюся забрала она меня через окно дмитровской горбольницы, так как врачи от меня отказались, но и отдать не соглашались, и выходила в дубовой бочке, набитой смородиновым листом и другими снадобьями. С тех самых пор в меня вошло понимание, почему Диогену так нравились бочки. Бочка – это не только образ полого мира, это дубовая метафора защищённости от него. Тогда же бабушка начала подпаивать меня пивом «для сна и аппетита», но склонности к алкоголизму я у себя не наблюдаю по сию пору, хотя выпить хорошего вина очень люблю, особенно, в приятной компании.
Вечерами мама садилась в тазик с горячей водой и читала мне «АПЧехова», хотя в то время я мало что понимала в его коротких рассказах, зато стала очень хорошо запоминать на слух. Антон Павлович в дальнейшем оказался одним из наиболее любимых мною писателей, – это он научил меня чувству юмора и житейской мудрости, а также, поселил в душе непреодолимую страсть к чтению.
В четыре года я записалась в детскую библиотеку, в пять – начала играть на скрипке, в шесть – солировала на сцене Колонного зала Дома Союзов, так что, пусть никто не говорит про новоявленных «детей индиго», талантливые дети были всегда и всегда будут, скорее, останется загадкой, откуда берутся дебильные взрослые и депутаты Государственной Думы. Правда, струны из зависти мне подпиливали уже тогда, – я была самая маленькая и самая способная ученица музыкальной школы. Людмила Яковлевна Жибицкая была чрезвычайно строга, но я её не боялась, хотя и плакала иногда из-за её крика. Бабушка как-то ходила выговаривать ей за грубое обращение с учениками.
Айзека Азимова я полюбила в шесть лет, а в первого мальчика влюбилась тогда же, когда записалась в библиотеку. Помню, как я пришла к объекту своих воздыханий, и мы с ним ловили картонных рыбок удочкой с магнитиком, налаживая семейную жизнь… Мой дед, Кузьма Егорович, одетый в солдатскую шинель, возник на пороге совершенно неожиданно и, больно взяв меня за ухо и протащив ревущую через весь город, вернул домой…
Годом позже я проявила способности к предпринимательству. Сильна была моя любовь к карамельным подушечкам, которые дед наотрез отказывался покупать, идя в город и имея одну и ту же отговорку по возвращении: «Конфетошник околел!» Я надёргала в огороде моркови, в надежде на вырученные деньги купить себе конфет, и села с нею возле магазина на деревянный ящик. Опыт оказался неудачным. Денег на конфеты я не выручила, так как корнеплоды мои почему-то не имели спроса, хотя были на пять копеек дешевле, чем у тёток, стоящих в одном ряду со мной, а вот ухо в очередной раз пострадало. Морковный бизнес загубила соседка, нажаловавшаяся бабушке: «А ваша Наташа морковкой у магазина торгует!» Она пошла за хлебом и наткнулась на меня, Кузьма Егорович среагировал мгновенно, как при артобстреле…
Помню, как дед зимой возил меня в музыкальную школу, обвязав вместе со скрипкой пуховым платком и приторочив к санкам… Сугробы в Дмитрове наметало такие, что не было видно, кто идёт по дороге. Я обнимала скрипичный футляр и дышала сквозь пуховый бабушкин платок, надышивая иней на ресницах, а дед тащил сани за верёвку и воспитывал меня по дороге, смеясь и подтрунивая. Вообще мне по жизни везло. Музыкальная школа находилась в помещичьей усадьбе, а школа общеобразовательная стояла напротив собора в валу. Старина окружала меня повсюду, питала своей живительной силой и направляла в нужное русло. Мой дом был ровесником века, а во дворе его лежал огромный красный гранит, по-видимому, жертвенный камень, Бог весть как попавший туда. Посреди его была как будто выдолбленная долгим падением воды лунка, я устраивала в ней «секреты», а бабушка гоняла меня от этого валуна, беспокоясь, что я свалюсь в колодец, куда дедушка напустил зеркальных карпов. Он замерял камень каждую весну и говорил, что он растёт… Даже камни растут в этом мире.
Мне нравится погружаться в свои воспоминания о детстве, так как негативные события со временем подёрнулись флёром умиления, но! Именно негативные моменты жизни, боль, перенесённая и не сломившая, любовь и ненависть делают человека способным воспринимать малейшие оттенки действительности и сострадать не только близким, но всему миру. А ещё стыдиться за этот мир, будучи уверенным в ответственности не только за себя самого, но за него тоже, за всё, содеянное другими людьми. А может быть, меня просто неправильно воспитали.
Когда мама ушла от отца, она сильно побила меня, сдвинув позвоночные диски. С тех самых пор, то есть, начиная с четырёхлетнего возраста, я испытывала физическую боль каждый день. Она стала моим спутником и воспитателем навсегда, но не озлобила, а наоборот, сделала более восприимчивой к боли других….
После были годы учёбы, спорта, работы, всевозможных курсов и усовершенствований серого вещества, о чём я непременно напишу когда-нибудь, если почувствую, что уже не могу держать этого в себе.
Итак, девочка со скрипкой повзрослела, сама стала матерью, вырастила двух дочерей, одна из которых стала её злейшим врагом.
В перестроечные годы, когда я была готова, если понадобится, ради своих детей выпустить из себя всю свою кровь до капли, когда я бежала, как зашоренная лошадь на скачках, таща за собой к светлому будущему двух упирающихся девчонок, я даже представить себе не могла, чем всё это закончится. Моя старшая дочь, красавица Екатерина, помирившись с отцом, которого не видела и не слышала более 15 лет, вместе с ним заказала меня бандитам из-за нашей трёхкомнатной квартиры в центре Москвы. Бог ей судья. Это как раз та причина, по которой я очутилась в чужой стране, о чём ещё ни разу не пожалела. Стихотворение «Белокожая девочка» посвящено моей старшей дочери, которую я, скорее всего, больше никогда не увижу.
Собственно, мои стихи, полившиеся водопадом после многолетнего перерыва, когда я учила, кормила, лечила и так далее по списку, отражают подлинную действительность того, что я испытываю к окружающим меня людям и всему, что было создано Творцом. Вот, когда я вспомнила слова Ахматовой (в то время я не читала стихов, исключительно фантастику и технические журналы, так что, имя Анны Андреевны мне мало о чём говорило) прочитавшей мои первые детские и юношеские стишки из рук знакомого моей матери… Пророчество её исполнилось наполовину, – меня узнали и услышали. «Большое будущее» меня мало интересовало и теперь уже не интересует, хотя приятно греют душу озвученные композиторами песни, которые поют лауреаты всевозможных конкурсов и заслуженные артисты.
