В то утро жители города Кобурга были развлечены скандальным зрелищем: всюду прославленный профессор истории и поэзии, заслуженный доктор медицины, почтенный директор гимназии Андеас Либавиус бежал по улице. К тому же, к вящему смущению обывателей, на докторе вместо подобающей ему по годам и званию мантии был надет старый во многих местах прожжёный камзол, а в руках он сжимал огромнейшие, чёрные от копоти щипцы.
Доктор гнался за обидчиком.
Несомненно, его противник, молодой и более лёгкий на ногу, сумел бы спастись от разъярённого профессора, если бы не споткнулся и не рухнул прямо в уличную грязь.
– Значит, мы боимся замарать ручки и огорчить наш благородный нос? – зловеще проговорил подоспевший Либавиус и, ухватив своими страшными щипцами беспомощного юнца за шею, принялся окунать его головой в лужу, сопровождая каждое погружение кратким наставлением:
– Запомни, сопляк, царских путей в геометрию нет, так сказал Эвклид… Добродетель и порок, согласно Аристотелю, указывают на различия в движении или деятельности, понял, лентяй? Ведь это о тебе писал Гебер: «Кто увлекается воображением, тщеславием и следующими за ними пороками, так же неспособен заниматься алхимией, как слепой или безрукий». А поскольку, по мнению Разеса «начало нашего делания есть очищение», то ты, как часть нечистая, можешь оставаться здесь и жрать конский навоз, раз тебе не по нраву трудиться в лаборатории!
С этими словами Либавиус отпустил провинившегося школяра, отряхнул полы заляпанного камзола, поправил сбившееся набок плоёное жабо и, тяжело дыша, отправился в обратный путь.
Подойдя к дверям лаборатории, располагавшейся в бывшем тюремном флигеле, Либавиус привычно задержал дыхание и лишь потом шагнул через порог и окинул помещение строгим проверяющим взглядом.
Как всё здесь непохоже на ту идеальную лабораторию, что сам Либавиус придумал и описал ещё пятнадцать лет назад! Настоящая алхимическая мастерская должна иметь отдельный зал для печей и перегонок, профессорский кабинет, где бы хранились книги и рукописи; а здесь не оборудованы даже вытяжные трубы, и дым, пугая мирных жителей, выходит прямо в окна. Все работы проводятся в одном обширном зале среди печей, ванн и столов, заваленных частями приборов: взрезанных аламбиков, реторт, паяльных трубок, бурбарбутов, кубов с треснувшим шлемом, щипцов, ножей и прочего, без чего не может работать химик. Только винный погреб при лаборатории был. Там в сосудах из антимония настаивалось рвотное вино, и в больших бочках бродили смеси, предназначенные для мацерации.
Ученики, все кроме только что изгнанного, ожидали учителя. Либавиус оглядел повернувшиеся в его сторону лица и медленно, подчёркивая каждую фразу, начал:
– Только что я исторг паршивую овцу из стада жаждущих истины. Причин для того было три: леность рук, скудость ума и непомерное тщеславие. Сегодня этот мерзавец отказался перегонять мочу, объявив, что это несовместимо с его дворянским именем. А ведь сам Альберт Великий не гнушался таким занятием, хотя носил титул графа Боллштедтского. Я спрошу: зачем негодяй пришёл к нам? Может, за истиной и познанием сути вещей? Нет! Ему хотелось золота! Безумец надеялся, что выварив горшок ртути, он получит кусок золота. Но Василий Валентин учит, что ртуть не может быть семенем металлов, поскольку она сама металл. Правда, говорят, что многие адепты достигли успеха в столь трудном деле. Среди них называют Гебера, Альберта Великого, Луллия, прозванного Яснейшим, а в наши дни – славного Парацельса, получившего имя Парацельс-злотодел. И всё же я предостерегаю вас от этого пути. Ведь Парацельс умер в большой нищете, и я склонен полагать, что его успехи в хризопее рождены непомерным бахвальством – единственным недостатком доблестного химика. Потому-то нам надо стремиться не к ложным призракам, а к истинному знанию…
Либавиус внезапно остановился и резко спросил:
– Что есть алхимия?
– Алхимия есть искусство извлекать совершенные сущности и чистые эссенции из смешанных тел, – хором ответили слушатели.
– А химия?
– Химия есть доступная исполнению часть алхимии, собственноручно алхимиками совершаемая.
Разумеется, четверо школяров наизусть знали эти определения, данные Либавиусом в его знаменитой «Алхимии» – первой со времён баснословных книги, посвящённой герметическому искусству и представляющей не сборник рецептов и поучений, а ясно и толково написанный учебник. Обычно, услышав знакомые цитаты, профессор гордо выпрямлялся, проводил согнутым пальцем по щегольским усикам и прекращал экзамен. Но сегодня он остался недоволен:
– Как следует понимать эти дефиниции? Кто может объяснить? Молчите?.. Ну так откройте уши и слушайте, быть может тогда в ваших лошадиных головах появится хоть одна здравая мысль. Итак: можно, основываясь на том или ином древнем авторитете, верить или не верить в трансмутацию, медикамент, квинтэссенцию и иные прекрасные вещи. Я сорок лет отдал искусству Луллия, но признаюсь, что не умею прокаливать принципы и сгущать идеи. То же, что может быть сделано, относится к химии, и потому мы должны быть химиками, если не хотим прослыть безумцами. Нас могут спросить: но зачем тогда вообще отделять чистое от нечистого? Ответ даст наш добрый учитель Парацельс: «С целью применения в медицине». И ещё: «Воистину, я ятрохимик – химик-врачеватель, ибо я знаю и медицину и химию». Врач, не знающий химии, подобен слепцу, но химик, пренебрегающий медициной, похож на тех африканских чудовищ, что по словам путешественников, состоят из одних только глаз и потому абсолютно нежизнены. Достойно философа искать философский камень, но не менее достойно, как то сделал я, найти камень рвотоный и спасти им многих. Я научил людей травить крыс белым мышьяком, а что, при всей их учёности, создали Фома, Дунс Скотт и многие иные прославленные философы?
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
