Шёл 2047 год. Часть людей ещё сохраняла навык читать в привычном прежде понимании, то есть самостоятельно складывать символы в слова, те в предложения, следующие в абзацы и так далее с умением удерживать сложившуюся картину образов и смыслов в уме с дальнейшим обдумыванием и усвоением… Подавляющая масса уже пользовалась вспомогательными мыслительными операционными системами, которые значительно ускоряли и облегчали способности в восприятии, но притом столь же стремительно способствовали атрофии некогда природно- и культурно-развившихся когнитивных навыков в силу быстрого привыкания мозга к технологии. Для среднестатистического пользователя зависимость стала настолько сильной, что буквально после трёх лет применения технологии, попытка отказаться от вспомогательных мыслительных операционных систем приводила к тому, что способность к восприятию мира и управлению телом ощущалась примерно, как если бы после пилотирования сверхзвуковым манёвренным дроном, напичканным современной электроникой, внезапно требовалось пересесть в старинное инвалидное кресло – заново приходилось учиться управлять восприятием и пытаться восстановить способность спокойно перемещаться. Распространились и экзоскелеты, и умная техника, буквально продолжающие пространство сенсорики человеческого тела посредством работы всё тех же операционных систем. Столь большой контраст усугублял зависимость: нормальный человек всеми силами жаждал использовать технологию постоянно, дабы избежать ужаса, в который его возвращало естественное бытие.
Общественная конкуренция вынудила людей массово обратиться к вспомогательным мыслительным операционным системам, поскольку игнорирование технологии погружало неадептов в пучину отсталости, сравнимой с отсталостью неандертальца от человека XX века. Возврат к исходным способностям сделался подобным интиму: их демонстрировали друг другу лишь очень близкие люди, обнажая истинную природу. Порой ими мерялись подобно тому, как во все времена мужчины состязались в размере гениталий, а женщины бюстов… И хоть в обществе было не принято, но некоторые импозантные особы позволяли время от времени выставлять на показ способность в том или ином навыке обходиться органическим умом, играя превосходством перед публикой, что расценивалось как ловкий трюк, но не более. В практических вопросах эффективности любой среднестатистический ум, дополненный вспомогательными мыслительными операционными системами, обрёл пригодность к выполнению профессиональных задач широкого спектра после короткого обучения, что нивелировало всё, кроме одаренностью талантом и особой смекалкой. Помнить информацию не требовалось, поскольку существовало подключение к децентрализованным базам со всеми данными, – в массах единственными преимуществами сделались глубина уровня доступа к информации, скорость их передачи и обработки, а также разрешения на владение данными.
Горячий спор относительно того, кому эти данные принадлежали разделил планету на два известных лагеря. Одна часть мира выступала за обобществление всех баз данных под гарантией защиты государства, другая же предлагала частную систему доступа к данным на рыночных условиях, однако де-факто различие являлось только декларируемым.
С момента завершения горячей фазы Мировой Войны прошло уже шестнадцать лет. Общественность созрела к признанию того, что мировые и холодные войны не прекращаются, а только утихают, поэтому люди официально наслаждались льдом мира. Согласно отечественной историографии, отреставрированная в ходе погашения гражданских конфликтов на отделившихся территориях Советского Союза и обретения новых земель в качестве военных репараций и компенсаций за конфискованные активы, административная вертикаль России явила собой модель полной преемственности. От Империи система вернула открытую семейную клановость и священность элит, однако посчитала в чистом виде наследственное родовое правление рудиментом. Хотя полнота власти и ответственности в конечном итоге сосредотачивалась в одних руках, но ей предшествовали коллегиальные комитеты, где шла реальная борьба политических мастодонтов, что было заимствовано из советской практики. Органы власти разделились на административные и гражданские, то есть те, где власть распространялась сверху-вниз и снизу-вверх. Жизнь в стране стала четко подчинена этим двум сферам, что с одной стороны строго регулировало её в областях, представляющих государственный интерес, с другой оставляло гражданскую свободу и инициативу в житейских частностях.
В учебниках провозгласили, что с момента свержения монархии до установления настоящего нарратива страна первопроходцем преодолела сложнейший эксперимент мирового масштаба, выступив полигоном испытания передовых идей, в то же время проверяя в условиях экстремальной выживаемости истинность традиционных ценностей. Трагичность гражданского противостояния должна была служить огромным уроком, но даже в ней подчёркивалось народное величие, героизм и избранность в силу реальных достижений вопреки всякой логике. Декларировалось, что общество определилось в своём цивилизационном пути, скрестив империализм и социализм под вуалью русского православного балдахина, пошитого по китайским технологиям. В столицу вернули нулевой меридиан, обозначив себя самостоятельным центром и отказавшись от ориентации на какую-либо из сторон. Закрепляющим принципом системы стало признание единственно-верным способом управления верховенстование через административную вертикаль, обеспечивающее порядок, а с ним и гражданские, национальные и религиозные свободы, социальное и карьерное обеспечение с доступом к информационным данным согласно рангам. Знающие люди могли получить доступ практически к любой информации, за исключением секретной, для остальных же с рождения и по мере взросления информация открывалась поэтапно и обязательно с пояснениями.
Выборы более не угрожали Российской государственности, хоть и продолжали проводиться. Не угрожали, поскольку сама государственность окрепла и оцифровалась настолько, что в ней фактически не имелось возможности уклониться от задекларированных целей: миротворческая экспансия во внешней политике и социалистическая многоукладность во внутренней под сильнейшим оборонно-полицейским гарантом безопасности, страхом изгнания мягкой силой культуры отмены, адаптированной под каноны нравственности, и связующими звеньями из доносов. Задекларированные цели получили одобрение на всероссийским цифровом референдуме – с этого момента осью вертикали власти стала бескорыстная машина искусственного интеллекта, которую выборные лица только обслуживали как народные делегаты и одновременно исполнители. Изменить порядок общенародной доктрины делалось возможным только посредством нового референдума, инициируемого высшими должностными лицами, которые народными делегатами не являлись, а представляли собой суверенную клановую систему глубинной власти. Их привилегия закрепялась высочайшей ответственностью и обязанностью в сохранности высшего суверенитета и традиционных ценностей Российского государства и общества. По положению они стояли над искусственным интеллектом. Таким образом управление страной составила троица из элит, искусственно-интеллектуальной системы и выборных представительно-исполнительных граждан. В целом, как элиты, так и население ситуацией были довольны, поскольку первые официально укрепились, освободясь как от рутины, так и страхов утраты положения, вторые же получили все возможности добиться чего бы то ни стало, структурированные правила игры и, главное, свободу от произвола. Цифровой скелет надежно скреплял основы данных договорённостей, фактически ликвидировав коррупционные проявления и разболтанность, так извечно мешавшие Российскому государству сделать решительные шаги для стабильного мирового лидерства. Складывалось впечатление, что внешне-ориентированные элиты и внутренне-ориентированный народ, наконец, уяснили, что, решая разные задачи, в конечном итоге решают одну целую.
