Поздним вечером, под лёгкое постукивание моросящего дождя, человек с черной тростью зашел ко мне в дом и сел напротив, уставившись немигающим мертвым взглядом. Он положил трость горизонтально на подлокотники старого кожаного кресла, закинул ногу на ногу, и сплетенные железным узлом кулаки плавно осели. Его вытянутое, небритое лицо оттеняли несвежего вида зализанные назад волосы с аккуратным пробором, безгубая неровная линия рта периодически подрагивала, один глаз закрывала чёрная бархатная повязка, второй блестел молочного цвета бельмом. Ухо украшала серёжка в форме двойных колокольцев. Вперившийся взгляд дрофы – литая обтертая копия головы служила набалдашником для трости, – напрягал даже больше, чем та уверенность, с которой её хозяин облюбовал фамильную мебель моих предков. Его приход был делом времени, и если мысленно я был готов к неизбежному исходу, то накатывающие волны страха, один за другим, поглощали стремительно тающие берега смирения.
Я не сдвинулся с места до тех пор, пока не доел остаток своего остывшего позднего ужина, подытожив его прохладным бокалом сухого красного вина, слегка отдававшего хвойным букетом. Все это время он смотрел на меня молча, не отрываясь, впитывая жадно, взахлеб каждый мой жест, каждое движение – оскалившийся первобытный охотник с искривленной маской лица, жаждущий последнего агонизирующего крика раненной, но все ещё опасной добычи. То, что он мог ошибочно посчитать за слабость, показную браваду, и даже акт открытого презрения, являлось, всего лишь, жизненной необходимостью отсрочить неминуемое, создав иллюзорную имитацию наличия времени и выбора.
– От лица уважаемых членов клуба, я уполномочен сопроводить вас в последний путь и разделить c вами бремя тягчайшего из грехов, – проскрипел он, когда я вытер губы салфеткой и встал из-за стола, – Соответствующие инструкции были высланы вам неделю назад по почте. Достаточное количество времени, чтобы привести дела в порядок и разобраться с всеми юридическими аспектами. Настоятельно сове…
– Сколько ещё? – бесцеремонно прервав его, я почувствовал лёгкий укол удовлетворения.
– Немного. Минут пять, не более. Вы и так исчерпали весь лимит, который был выдан вам. Кэб ждёт нас на улице, поторопитесь мистер Корнуэлл. С каждым словом его лицо всё больше скукоживалось, сжималось, будто пять пальцев кисти руки, стремящихся свернутся в кулак. Затем он резко встал, стальным движением ухватил трость, и непомерно быстрым шагом вышел на улицу, оставив за собой слабый запах аммиака и тонущий колокольный отзвук. Я побежал.
На втором этаже, в конце коридора, меня ждала побитая дверь бледно-бордового цвета, ведущая в темный провал пыльного чулана. Пробравшись сквозь остатки строительного мусора, минуя побитую одноногую софу и старинное выцветшее трюмо с растресканным зеркалом, я обнаружил небольшой врачебный саквояж, накрытый пожелтевшей газетой, упрятанный в пыльный угол ещё с прошлого лета. Прихватив его с собой, и спустившись обратно на первый этаж, я достал кипу слепленных разноформенных бумаг из левого внутреннего кармана пиджака, швырнул её на стол, и со смешанным чувством тревоги и облегчения покинул свой дом навсегда. Даже не оглянулся.
Мир встретил меня тугими, хлёсткими ударами косого дождя по кирпичной мостовой. Укутавшись плотнее в верблюжье пальто, я зашагал на другую сторону улицы, где под тусклым бледно-жёлтым фонарным отсветом расплывалось чёрное пятно моего импровизированного катафалка. Зашоренная слепая лошадь, аритмично чеканившая копытами, нервически раздувала ноздри, выказывая свое нетерпение литой статуеподобной фигуре кэбмена в бутафорской клювастой маске. Подойдя вплотную к кэбу, я стукнул пару раз кулаком по дверце, и она отъехала в сторону, обнажив хищное тёмное, дышащее белой табачной мглой, нутро, поглотившее меня без остатка. Твёрдая, облаченная в чёрную кожаную перчатку, рука грубо затащила и швырнула меня на облицовку сиденья, с громким стуком затворила тугую дверь, затем проследовала к одноглазому гротескному лицу, и, сопровождаемая дымной струёй, упокоилась на колене, с сигарой меж тонких папирусных пальцев. Колокольцы дважды звякнули, и мы резко тронулись.
