Дмитрий Гольденберг - Антипоэзия. Стиходелии разных лет
| Название: | Антипоэзия. Стиходелии разных лет |
| Автор: | Дмитрий Гольденберг |
| Жанр: | Стихи и поэзия |
| Серии: | Нет данных |
| ISBN: | Нет данных |
| Год: | Не установлен |
О чем книга "Антипоэзия. Стиходелии разных лет"
Что же это за «антипоэзия» такая? – вопрос более чем резонный. Aвтор всегда думал, что писать «как положено», соблюдая всякие там каноны – это рецепт вызвать у себя зубную боль, а у читателя зевоту.А вот «столкнуть лбами» кислое и длинное, пустое и порожнее – вот это всегда представлялось более интересной задачей.Ибо сказано: мы рождены, чтоб сказку сделать (ко) былью. Так что, за твоё, читатель, здоровье! Ура! Книга содержит нецензурную брань.
Бесплатно читать онлайн Антипоэзия. Стиходелии разных лет
Дизайнер обложки Александр Грохотов
Иллюстратор Rockford Orvin
Иллюстратор Филипп Никаноров
Благодарности:
Ольга Черных
Дмитрий Васильев
Алексей (Al-Ex) Барацков
© Дмитрий Гольденберг, 2022
© Александр Грохотов, дизайн обложки, 2022
© Rockford Orvin, иллюстрации, 2022
© Филипп Никаноров, иллюстрации, 2022
ISBN 978-5-0055-4304-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Книга 1-я. ИЕРОГЛИФ
1989—2004
Из декораций
Лежит луна лимонной коркой.
Осколками стакана – звёзды.
Распахнут мир оконной створкой,
И свет гасить ещё не поздно.
Трамвай, затерянный во мраке,
Колёсами пространство режет.
И полуночный вой собаки
Вливается в трамвайный скрежет.
И падает звезда, сгорая,
И, словно птица, рвётся ветер
Из пыльных декораций рая,
Из городской железной клети.
Шаман
Пой песню,
пока поётся-играется
пророку непроизносимого имени.
Пей плесенью
подёрнутое счастье, из пальца
высосанное, словно из вымени.
Бей в тамтам, вытанцовывая замысловато,
словно солнце в стакане, усиженном мухами,
сомнамбулически перемещайся во времени.
Завывай первобытно, прорывайся фальцетом кастрата,
одержимый шалящими духами,
ты – избранник, надежда племени.
Зацелованный жадными языками
отблесков кострового пламени,
в позе растерянного постового у знамени,
Обнятый неисчислимыми руками,
тянущимися к тебе из океана всемирной памяти
аnd squinting as if awaiting a vicious tsunami
оr maybe some other no less destructive calamity.1
Весна в Вавилоне
Это просто весна.
Вавилон, дай отведать мне снова тумана
Из колодцев дворов и пройти мимо древних камней,
И на звёзды смотреть твои допоздна,
Добавляя своих из пустого кармана.
Дай опять прожигать свои ночи окурком,
В дырках видя тот облик, лишающий сна,
Что берёг, не смыкая очей.
Ну а то, что слетает со стен штукатурка
И за ней не окажется вдруг кирпичей —
Это просто весна.
До звезды
Ветошь ушедших лет.
Фильтры изжёванных сигарет.
Полночь, крадучись, подлая, брысь!
Дверь подсознанья, сезам-отворись.
Жажда сухой воды.
Эти знакомства мне до звезды.
Вести с полей: урожай конопли
Прошлого года мы превзошли.
Белые простыни, чёрная кровь.
Татуированная любовь.
Воспоминания стёрлись до дыр.
Джинсы, тельняшка – славный мундир!
Компромистерия-буфф!
Ясно только, что туман – неизбываем.
Компромисс, быть может, не-избежен,
Но-исхожен, поперёк и вдоль.
.
.
.
Нет времени обрести душевный покой.
Врач прописал мне его дрожащей рукой.
Звёздная соль крупного помола на небе,
На ржаном чёрном хлебе.
.
.
.
Приближаясь к дому, вполголоса пой
Старые гимны ветру, траве и листьям,
Стенам, улицам и площадям
Города прописных истин.
Смех сквозь слёзы
[1]
Человек – заброшенный дом, глаза – выбитые окна.
Рот – как дверь, заколоченная наглухо.
Вокруг – немой пустырь, лужи, битые стёкла.
Крыша, съехавшая набекрень – кепка, сдвинутая на ухо.
Лицо – фасад. По стене катятся слёзы дождя.
Их не спрячешь, не вытрешь насухо, не смахнёшь.
Наверно, так раньше плакали при смерти вождя,
Когда в последний путь на лафете отправлялся вождь.
Крошево штукатурки вперемешку с хаосом
Перекрытий, балок, труб и стропил.
Дом уплывает под воображаемым парусом
По реке улицы, без руля и ветрил.
[2]
Ночь превращается в день,
Свет превращается в тень,
Дом превращается в дым,
Если его поджечь.
Целое состоит из частей,
Органов, нервов, сухожилий, костей.
Капля по капле, точь-в-точь,
Камень заставит течь.
У дочери есть единственный сын,
У нас – единственный Бог.
В руку – вчерашний сон,
Бег дести тысяч ног.
Год исходит на нет,
Вопрос отрицает ответ.
Сколько же зим и лет? —
Туз, дама, валет.
Газ у войны невидим,
Невесом.
Глаз у луны спит седьмым
Сном.
Мор давит мир колесом
Злым.
Ум съела моль – ну и Бог
С ним.
Север – гонит на юг
птиц.
Смотрит зима в зеркала
лиц.
След вогнан, как лом,
в лёд.
Птица убита холодом
влёт.
Смех – кисло кривит
рот,
Стих – жалобный бред —
врёт.
[3]
Испарение человеческого тепла и пота.
Сигареты горение, нервная икота.
Глаза – заряженная двустволка.
Инстинкт охоты, природа волка.
Зияет чёрная дыра сердца,
Суровее здания городской тюрьмы.
Была звезда, осталась обшарпанная дверца
В пустоту тьмы.
Осталась в памяти канва телодвижений
Первобытного танца, шаманство экзорсизма.
Остались на бумаге слова стихотворений,
Фронтовые письма Солдата Реализма.
Один день из жизни
Проклятьями, сигаретным пеплом и перхотью
Усыпанный пол.
Василий Иванович, глухой как тетерев,
Смотрит футбол.
Надсадно в палисаднике воет облезлый койот.
Старaя проститутка в привокзальном сортире в пьяную морду солдата щерит щербатый рот,
В свете немощной лампочки стоя лицом к лицу,
Споря и набивая стоимость выеденному яйцу.
В гранёном стакане едкая жидкость плещется,
Средство от грусти, которая лечится,
Но возвращается часто, как образ убитой вами любовницы.
Кровь её с ваших рук уже никогда не смоется.
Ржавчина лживых слов разъедает усталый ум,
Любовь перешла на подсчет итоговых сумм.
Хочется жечь знамена во избежание тьмы,
Выблевать душу в наглую харю зимы,
До третьих петухов пить седьмую воду,
На седьмом небе делать свою погоду,
Смешав кислое с длинным, попасть пальцем в небо,
Посеять смуту и пожать урожай хлеба.
Опрометью в переплетение улиц броситься,
Прорваться сквозь околесицу и чересполосицу,
Плюнуть на отсутствие определенной цели
И дать полный вперёд, куда бы глаза ни глядели.
Пилигрим
Что я пою, сохраняя молчание,
Глотая с приставки по окончание?
Ложь меня пропитала до костного мозга,
Стригла под ноль и растила в обносках.
Что я пою, безъязыкий скиталец? —
Злые хвалы налетающей вьюге,
В опустошённых полях обретаясь,
Где-то в бескрайнем замкнутом круге.
Вечный паломник серых полей,
Я проклинаю стояние насмерть
И, становясь осторожней и злей,
Высóты вершин поднимаю насмех.
Карнавал
…И вот посреди пустоты, суеты, маеты,
пустопорожних, нахрапистых, наглых,
нашпигованных пошлостью будней,
серо-буро-малиновым в крапинку Принцем
на белом коне появляешься Ты.
На коралловых отмелях, в экзотических странах,
в эпицентре свинцовых штормов – тоже Ты,
повелитель желаний, восторженно блещущий
ятаганом Луны.
Канатоходцы впотьмах, вполусне, вполубреду
набредающие на беду,
где ваш Храм, где итоги бескрайних скитаний,
от перевалов Непала до яшмы тунисских закатов,
алжирского опиума вперемешку
с Адмиралтейской Иглою санкт-петербургского шприца,
вены каналов, изрытые дёсны проулков,
железо зубовных мостов?..
Зажигая свечу, видишь демонов, щерящих жёлтые пасти.
Восхищенный отчасти,
бросаешься в их карнавал, в ритуальную оргию,
в исступлённое царство потаскухи-весны,
в чёрный дым, что дурманит усталое сердце
обещанием бездны.
Вакханалия рвётся в бедламе
обезумевшим пламенем…
Пьяный матрос, папиросу зажав саблезубыми челюстями,
по-пиратски сверкая глазами,
разгоняет правительство членоподобных мужей.
Пир бомжей,
растерзавших на части жандарма,
пьющих сладкую кровь мятежа.
С этой книгой читают
