позволь вырваться в те места,
с тобой под кислотным дождём,
допивая дешёвый энергетик,
вместо алкогольных коктейлей,
гребу, что могу и как могу,
из полимерной глины,
застывшей на лицах прохожих,
свет таинственного падшего бремени с моих усталых плеч,
не могли бы вы помочь мне присесть?
среди этих нимбов,
стреляющих вокруг придурков,
можно и вовсе стать святым,
на линии перекрёстных долгих поисков своего места,
в закрытых кинотеатрах,
держась за спинку кресла,
расцарапывая свою спину,
держась только благодаря,
своим силам, растениям внутри,
увядающих каждую полную луну,
никогда не хотел ничего искать,
все равно пообещал себе,
что во что бы то ни стало,
обязательно, скоро, никогда,
точно найду, среди сгоревших навесов,
у меня есть определенные чувства,
скрытые за занавесом отвращения,
к своей незамысловатой пропорции,
порционной личности,
формации, нет,
всё же вечной фикции,
горных озёр,
никогда не перетекающих во что-то хоть немного отдалённое,
люди приходят и уходят,
оставляя лишь следы,
размытые дождём,
сигаретные бычки,
растоптанные зеваками,
среди космических грёз,
скромности и убеждений,
громких высказаваний,
моя ракета в подвале,
держит меня на земле,
уже несколько лет,
сколько бы не пыталась,
не может взлететь,
в этот холод,
я и моя заледеневшая тень,
сражаемся против пустоты,
каждый день,
проведённый вдвоём,
мир погрязший в инстропекции,
потерявший всё живое,
теряет меня,
цепляясь за шею,
неистово орёт,
шипами гнилых роз,
напоминает о том,
кто же он такой,
оставь меня одного, оставь,
дрейфуй со мной среди комет,
пока я едва сдерживаюсь,
чтобы судорожно не звать помощи,
утопая в принципах,
законадателях наших душ,
почти разрушенный,
выцветаю со стен любимых зданий,
затаскивая глухой колокол на последний прибой,
идущий в свой финальный бой,
утопленник, покрытый ржавыми рыболовными крючками,
плетётся за мной по пятам,
рассказывая свою историю,
хороший собеседник,
хотел бы я иметь возможность,
помочь ему и пройти это рельсовое сообщение вдвоём,
не предупреждая себя об обстрелах,
с каждого из вомозжных углов,
затягивая ранения,
утонуть на тридцать минут,
и выплыть неизвестным,
весь в водорослях, камышах,
как в далёком детстве,
без языка, без глаз, без головы,
раздвинуть эти стеллы,
голыми руками,
от неизбежности и измождения,
выкладываясь на горячий песок,
где остался след её босых ног,
упрёки и мелочь на одну сигарету,
выход являющийся входом,
в моё личное измерение,
владение изгоев и странников,
где нет линейных трасс,
нет прямых путей,
черного и белого,
нет всего и нет ничего,
есть только я и моя совесть,
один на один,
вступая в агрессивный диалог,
сезонный шторм,
сносит нас обоих обратно,
отдышавшись,
жмём руки,
расходимся,
бредём кто куда.