– Это – конец! – воскликнул низенький человек среднего возраста, с редкими рыжими волосами над объёмным лбом, с прищуренными глазами, взгляд которых жёсток и холоден, с реденькой, торчащей вперёд, бородкой. На нём мешковато сидел коричневый костюм с жилеткой, ворот был расстёгнут в виду того, что встреча проходила неофициально, у него дома.
– Это – конец! – с чувством повторил он и поднял глаза на Михаила. Того словно током пронзило от этого пронизывающего взгляда, и он уставился в прищуренные глаза, как кролик заворожённо смотрит в неподвижные глаза удава.
«Однако! При всей его плюгавости – энергетика-то какая! Он как будто завораживает… Такого в студенческие годы я не припомню», – подумал Михаил Ковалевский, человек примерно такого же возраста, что и хозяин, с волнистыми, очень светлыми, волосами над утончённым бледным лицом, с глазами большими, но ничего не выражающими, похожими на два мутных серых озера, с длинноватым, но аристократично тонким носом. Выглядел он моложаво, однако оплывший овал лица неумолимо свидетельствовал о том, что возраст приближается к преклонному. Гость был одет в чёрный костюм с жилеткой, шею украшал шёлковый тёмно-синий галстук. – Ну и взгляд у тебя! – попытался улыбнуться Михаил. – Посмотрел так посмотрел… Словно я – твой наибольший классовый враг.
– Ты и есть классовый враг, – мелко захихикал Владимир. – Но сегодня я принимаю тебя, как старого студенческого товарища.
– Ты сказал – конец. Конец чего, Володя? – вернул бывшего приятеля к интересующему его разговору Михаил, и замолчал, так как предпочитал слушать, а не говорить.
– Конец надеждам, вот чему! – с жаром воскликнул хозяин и горячо продолжал: -Революция – будет! Я в этом уверен! Но мы не увидим её, вот в чём дело! Обидно-с, батенька!
– Но почему ты так скептически настроен? – поинтересовался гость. – Я недавно из России, так вот, возле всякой булочной стоящие в «хвостах» бабы только о том и судачат, что царя и царицу пора убирать. Всё наэлектризовано!
– А… – махнул рукой хозяин. – Дорогой Миха, я наблюдаю за этой наэлектризованностью с пятого года! Вот уже, почитай, двенадцать лет, всё электризуется да электризуется, только вот разряда никак нет! – хозяин хитро прищурился, так что в уголках глаз собралось множество морщин, и лукавая ухмылка преобразила его лицо, превратив из опасного хищника в добродушного приказчика.
– И что ты собираешься делать? – спросил Михаил напрямик.
– Подумываю в Америку переезжать… Но уже так, основательно, надолго. Видишь, как живём с Наденькой? Отель чистенький, уютный, в центре Цюриха… Благодать! Но ведь деньги так просто не дают, дорогой мой однокашник, понимаешь? Рано или поздно попросят деньги-то отработать, отчёт попросят.
– Это понятно…
– А когда увидят, что толку с меня нет – сразу денег-то и лишат! Финансовый ручеёк-то и прекратится! Вот оно как! Так и живём одним днём, не знаем, что завтра будет.
– Можно попробовать взять денег не у Германии, а у Америки, – предложил Михаил. – Америка сейчас охотно даёт.
– Охотно! – согласился хозяин. – Но не нам! Не нам! На другую лошадь, понимаешь, Америка ставит!
«Неприятный какой тип. Он и в молодости обаянием не отличался, но – молодость… Она сама по себе обаятельна», – продолжал оценивать бывшего однокашника Ковалевский, с неприязнью глядя, как тот шумно прихлёбывает чай.
Помимо этих двух мужчин, в комнате находилась супруга хозяина, Надежда, дама с одутловатым лицом, выпуклыми серыми глазами, с небрежно зачёсанными назад и заколотыми «шишечкой» жиденькими, подёрнутыми сединой, волосами. На её расплывшейся фигуре мешковато сидело серое клетчатое платье. На правах хозяйки она разливала гостям чай.
«Амёба, – оценил её гость и одарил лучезарной улыбкой, принимая из её рук чашку чаю. – Что он нашёл в ней? Впрочем, я не исключаю, что в молодости она была миловидна. Хотя и самого его красавцем не назовёшь. Оба под стать друг другу».
В этой тесной гостиничной комнате находилась ещё одна дама, одетая с претензией на изысканность – в белой блузе с кружевным жабо и кружевными манжетами, в облегающей всё ещё стройную фигуру тёмной юбке из дорогого материала, с внешностью эффектной, когда-то, очевидно, поразительно красивой, однако безжалостно тронутой временем. Её чёрные волосы, в которых сверкали белые нити седины, были подстрижены под входящую в моду причёску «каре», в больших живых глазах читались – незаурядный ум, надменность и сильная воля.
«Так вот ты какая – прекрасная Инесса, – задумчиво смерил её оценивающим взглядом Михаил. – А интересно – действительно между ними есть связь или это только сплетни?»
Он попытался прочитать некие скрытые чувства во взгляде, который гостья устремила на хозяина. Однако ничего не увидел, кроме напряжённого внимания. Сам хозяин смотрел на свои короткие нервные пальцы, которыми он совершал хватательные движения, напоминая хищника, готовящегося к прыжку и разминающего когтистые лапы.
Михаил обратился к сурово молчащим женщинам:
– А вы что скажете?
– Я с Володей согласна, – кивнула Надежда. – Долго это продолжаться не может. Когда-нибудь в нас разочаруются, поймут, что ничего мы не можем, и – приток денег прекратится.
– А я и вовсе устала, – вздохнула Инесса. – Всю жизнь жду, что вот… вот… А жизнь-то проходит, и где оно – светлое будущее? «Жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придётся ни мне, ни тебе…»
– Однако… Откуда такой пессимизм? – лениво задал вопрос Михаил.
