Валентина Матвеева - Апостол любви. Воспоминания о митрополите Антонии Сурожском и другие

Русская Православная Церковь существует в Англии с тех пор, как туда приехало русское посольство. При посольстве всегда была небольшая церковь, в 1919 году её закрыли. В 20-е годы, когда в Англию приехали эмигранты из России, они стали искать возможность устроить церковь. Всюду, куда бы ни приезжали русские, первое, что они начинали строить – это церковь. Владыка Антоний по этому поводу сказал, что «русское рассеянье превратилось в сеянье. И что ничего случайного в этом мире не бывает. Может быть, эта эмиграция и отток православных из России нужен был для того, чтобы по всему миру, везде, куда приезжали русские, возрастали православные церкви». Так было и в Англии. Сначала церкви ютились в каких-то помещениях, потом постепенно стали строить храмы. Первый храм был построен в Оксфорде.

Владыка Антоний Сурожский – сын дипломата, работавшего в Персии, – родился в 1914 году. До семи лет жил в Персии. Затем революция в России, и семья, претерпев множество лишений и невзгод, поселилась во Франции. Там будущий митрополит окончил университет. Сразу после университета он был призван на военную службу военным врачом. После капитуляции Франции работал врачом в парижской больнице. Позже принимал участие в движении Сопротивления.

Владыка вспоминает: «Еще в 1931 году я был поставлен перед выбором – к какой Церкви принадлежать: или стать членом Зарубежной Православной Церкви, или остаться в Русской Православной. Подумав, я остался в РПЦ. На это были две причины. Меня всегда учили, что от Церкви можно отойти только тогда, если она проповедует ересь. РПЦ ереси не проповедовала никогда. Второе. Когда Церковь, которой ты принадлежишь, находится в плену, в положении мученичества, в гонении, тогда-то и надо ей принадлежать, быть ее свободным голосом, быть верным ей. И, хотя бы в малом, соучаствовать в ее видимом позоре. И не я один сделал такой выбор. Николай Александрович Бердяев, Владимир Николаевич Лосский, Семен Людвигович Франк и множество других людей. Это люди с разными политическими направлениями. Но мы с Русской Церковью были одно целое, мы не судили ее, а молились и плакали о ней. Мы перед ней благоговели.

Начиналась война, и мне нужно было как-то определиться. И я решил принять монашество, но при этом не хотел выделяться среди своих коллег. Я оставался таким же. Мало кто знал, что я принял монашеские обеты».

После завершения войны в 1948 году в сане иерея приехал в Англию по приглашению англикано-православного Содружества им. свв. Албания и Сергия капелланом; был назначен «временно» в приход Успения Божией Матери после внезапной смерти его настоятеля. «Когда я приехал сюда, то меня поразило то, что в церковь приходили только бабушки и их внуки, моложе 14 лет. В этом возрасте мальчик или девочка может сказать: «Я не пойду в церковь!» Среднего поколения не было. И я решил сделать все возможное, чтобы и среднее, пропащее поколение, вернулось в церковь. Я понимал, что быть православным – это важнее, чем иметь в себе «русскость». Потому что «русскость» может передаваться только в самом православии. Чтобы вернуть среднее поколение, надо было начать служить и вести проповеди, беседы на английском языке. Эта проблема была более чем сложная.

Я прибыл в Англию без знания английского языка вообще. И мой приезд был очень дерзким поступком. Мне предложили стать настоятелем храма, и я согласился на том основании, что если 50 миллионов англичан могут говорить на своем языке, то почему еще один человек не сможет ему научиться? Я рассчитывал, что хорошее знание французского и немецкого языков поможет мне. И я засел за учение. Читал со словарем, слушал, как говорят люди, пробовал всячески произносить те звуки, которые они произносили. Иногда выходило комично, иногда впопад. У меня в приходе оказалось пять-шесть человек, которые не говорили ни по-английски, ни по-русски. Они приехали из Германии. Пришлось служить и по-немецки. Одновременно мы все вместе учили английский. Как только я начал достаточно знать английский, чтобы произносить богослужебные слова, хотя говорить еще не мог, то я стал служить по-английски. Сначала в церковь зашел один человек, потом стали прибиваться другие. Затем мы открыли школу для детей с русским языком. И эти дети вернули нам своих родителей. Вот с чего началось. К сожалению, после третьего поколения русский язык делается пассивным и потом совсем исчезает. Сейчас мы в значительной мере употребляем английский. Случается, что наши прихожане женятся или выходят замуж за человека иного языка, и поэтому требы приходится совершать на очень многих языках. Мы служим по-славянски, по-английски, по-немецки, по-французски, по-гречески, по-испански, по-итальянски. Слава Богу, у нас четверо священников, которые вскладчину могут служить на этих языках. Постепенно наш приход стал многоязычным и многонациональным. Сейчас в нашем приходе около тысячи человек».

На свадьбе о. Сергия Гаккеля. Англия, 50-е гг.

То, что вы сейчас прочитали, является лишь малой частью той действительности РПЦ за рубежом. Вот еще некоторые страницы того времени о русских нищих эмигрантах, живших страшной жизнью в Париже, куда Владыка попал мальчиком со своими родителями. «В одном из подвалов мы оборудовали церковь: Трехсвятительское подворье. Люди жили в такой нищете, что священники питались кусками хлеба, которые прихожане складывали в картонные коробы у входа в церковь. Владыка Вениамин Федченков часто ночевал в церкви на полу, завернувшись в подрясник. И когда однажды я спросил его, почему он спит так, то он ответил: «На моей кровати спит один нищий, а на коврике у кровати спит другой. Я же пристроился здесь». Как сказал один румынский монах, то были времена, когда сосуды были деревянные, а попы золотые».

Начало архиерейского служения. Лондон, конец 1957 – начало 1958 гг.