В XX веке в Русской Православной церкви было немного столь ярких и неординарно мыслящих людей, как архиепископ Михаил (Мудьюгин). Искренность в отношениях с Богом и людьми, разностороннее образование – характерные черты его личности. Владыка Михаил является одним из наиболее известных и выдающихся выпускников Ленинградской духовной академии. Став профессором академии, он отдал родной духовной школе почти сорок лет жизни.
Архиепископ Михаил был широко известен как в нашей стране, так и за ее пределами. Многим из знавших его людей на этих страницах будет предоставлена возможность высказаться, рассказать о его жизни. Уникальной особенностью данной биографической книги является использование неопубликованных личных воспоминаний владыки, в которых он неподражаемым колоритным языком рассказал о своей жизни до конца 1940-х годов.
Владыку Михаила вспоминают достаточно часто. О нем написано несколько десятков статей, зачастую носящих либо общий, либо личный характер. Он и сам вспоминал многое из пережитого в статьях и интервью в последний период своей жизни. Подробная биография замечательного архипастыря в книжном формате выходит первые. Считаю приятным долгом поблагодарить тех, кто советами, уточнениями и исправлениями помог этой книге стать лучше – Юрия Алексеевича Соколова, Михаила Витальевича Шкаровского, протоиерея Александра Ранне, Татьяну Михайловну Бражникову, Дмитрия Владимировича Волужкова, мою маму Валентину Алексеевну. Хочется надеяться, что эта инициатива получит богатое продолжение.
Будущий архиепископ Михаил, Михаил Николаевич Мудьюгин родился в Санкт-Петербурге 30 апреля (12 мая по новому стилю) 1912 года.
Семья, в которой он родился, по всем признакам может быть отнесена к разряду благополучных. Отец, Николай Алексеевич Мудьюгин, выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, служил делопроизводителем Управления по делам Земского Хозяйства (по другим сведениям – в Экспедиции по заготовлению государственных бумаг). Он уже имел чин статского советника, соответствующего полковничьему, перед революцией был представлен к чину действительного статского советника, что обеспечило бы семье потомственное дворянство. После 1917 года такая биографическая деталь становилась опасной, поэтому то, что он не был произведен в следующий чин, было добрым предзнаменованием. Мать, Вера Николаевна (урожденная Шкарина), была хорошо образована, имела возможность не работать и заниматься домом. Очень религиозная, она отличалась довольно жестким характером, хотя Михаил Мудьюгин очень любил ее и относился к ней с почтением. Вера Николаевна скончалась в 1974 году, немного не дожив до своего столетия.
Михаил был третьим сыномв семье. Двое других – Владимир и Юрий – были значительно старше его, на девять и семь лет. На Михаиле сказалось влияние от общения с обоими, хотя запоминающимися отношения с братьями стали, только когда Михаилу исполнилось тринадцать, то есть примерно с 1925 года. Владимир уже тогда занимался музыкой и учился на инженера, а Юра был связан с актерским мастерством. Семейство Мудьюгиных до революции могло считаться зажиточным – мальчиков воспитывали няни, а семья проживала на 14-й линии Васильевского острова.
Революция сломала жизнь многих семей, в том числе и благополучие семейства Мудьюгиных. Однако никто из ближайших родственников не погиб на полях Первой мировой и Гражданской войн, не сгинул в годы репрессий.
Михаил Мудьюгин, 1917 год.
В памяти архиепископа Михаила сохранились отдельные впечатления от революционных лет. Лето 1917 года семья провела на даче в Тихвине и потому о происходившем знала только из газет, но октябрьский переворот владыка Михаил краем глаза видел. Он вспоминал, «как уже пятилетний стоял на балконе и с интересом следил глазами за двигавшимися внизу грузовиками, увешанными красными полотнищами. Люди на них что-то кричали, а справа со стороны Малого проспекта слышно было тарахтение пулемета. Чьи-то руки сзади меня обхватывают и водворяют в комнату, и я уже осознаю, что происходит что-то необыкновенное, связанное с часто повторяемым словом „революция“». Впоследствии, рассуждая об этом времени, владыка говорил: «Если бы Царское Правительство располагало бы такими средствами массового привлечения интереса и времяпрепровождения, как футбол и хоккей, да плюс еще телевидение, то революция, вероятно, не состоялась бы».
Революционные потрясения изменили в семье Мудьюгиных решительно все. Отец был уволен, семья голодала, как и большинство семей. «Помню, – вспоминал владыка, – как мать делила приходившиеся на всю семью полтора фунта хлеба (четверть фунта – сто граммов на человека). Питались, кроме того, лепешками из жмыхов (так называемая дуранда), из кофейной гущи, к которой подмешивалось немного муки. Высшим лакомством была „болтушка“, то есть ложка муки, замешанная в кипятке; она стала для моего отца столь привычной, что и в последствии, в лучшие времена, он часто употреблял в пищу это незатейливое блюдо. Несмотря на постоянно ощущаемый голод, старшие члены семьи неуклонно посещали ближайшую церковь. Помню, как были с бабусей у пасхальной заутрени. Какая-то знакомая и изможденная от голода женщина плачущим голосом говорила бабусе: „Какой же это праздник, когда на стол поставить нечего?“ Вспоминаю ответ бабуси: „Даже если мы умрем от голодухи, все же Христос воскрес!“».
Ближайшей церковью стала церковь Скоропослушницы на Песках (Николо-Барградский храм), так как осенью 1917 года семья потеряла служебную квартиру и вынуждена была переселиться к бабушке – маминой маме – в дом на углу 2-й Рождественской (впоследствии – Советской) и Дегтярной улиц (2-я Рождественская, д. 27, кв. 45). С этого времени началось становление в вере будущего архиепископа, поскольку едва ли не главную роль стала играть бабушка.
Владыка вспоминал ее так: «Жизнь определялась в основном благотворным воздействием моей бабуси. Вера Александровна была женщиной твердых в религиозной сфере православных взглядов, а в политической – монархических, но над всем в ее мыслях, словах и делах царила любовь, готовность сделать все, чтобы окружающие чувствовали себя свободно, спокойно, а прежде всего, чтобы у них была радость в душе». Именно ей принадлежала честь настоящего воцерковления любимого младшего внука Михаила.
«На первых порах нашей совместной жизни именно она чаще всех водила меня в церковь. Именно она руководила моим чтением, которое началось с пяти лет и было очень разнообразным и, как правило, по своей сложности превосходило все, что держат перед глазами дитя моего возраста. Уже в шесть лет из бабусиной обширной библиотеки в мой маленький шкаф перекочевали сугубо военные сочинения известного во всех военных школах Михайловского-Данилевского, творения св. Иоанна Златоустого, жития святых в изложении св. Димитрия Ростовского; их я читал на славянском языке, пользуясь громадными тяжелыми фолиантами, каждый из которых включал жития наиболее известных святых за целый квартал церковного календаря. Уже тогда, хотя мне было еще пять лет, я начал совершать „богослужения“, причем отнюдь не считал это детской игрой, то есть относился к ним вполне серьезно, в отличие от взрослых, которые смотрели на это увлечение или с сочувственной улыбкой, как мама и бабуся, или со снисходительной усмешкой, как папа и братья. Посередине детского столика раскладывался шерстяной платок, связанный под руководством бабуси, в моем представлении это был антиминс. Ставилось небольшое картонное распятие, и начиналась служба. Перед этим распятием я прочитывал и пел богослужебные последования утрени, вечерни, разнообразные акафисты и молебствия; все это конечно имело элемент детской игры, но поскольку сопровождалось искренней верой и совершалось всерьез, я не могу вспоминать об этом иначе, чем как о беседе детской души с Богом».
