– Вообще-то я собирался стать юристом. Для этого были все предпосылки.
Во-первых, мама у меня была юрист.
Она закончила Ленинградский Университет, и предполагалось, что я пойду по её стопам. Это не она предполагала, а я. Мама у меня очень демократичная особа, по-современному – толерантная. Не единым словом она не обмолвилась о таких моих перспективах с её точки зрения. Но я так сам решил. После того, как поработал на общественных началах у неё в нотариальной конторе секретарём. Мне очень понравилось сидеть с важным видом у мамы-нотариуса под дверью, записывать в очередь граждан, печатать разные бумажки на машинке и торжественно приглашать к нотариусу-маме в кабинет «следующего». Народу было! И все жаждали попасть к маме на приём как можно скорее и «первее». И регулировать эту очередь было очень почётно и ответственно. И я очень гордился. И мама мной тоже гордилась. «Хороший ты помощник, сынок», – говорила она. Но, ни разу, опять же, не выразила своего пожелания, чтобы я пошёл по её стопам. Может, тогда уже понимала, что другая по жизни занятость мне будет милее, а главное – нужнее.
Это всё было – во-первых.
Во-вторых, было то, что мне действительно нравилось сидеть вот так вот под дверью кабинета мамы-нотариуса, в костюме – троечке, специально сшитом по мне, с часами-луковицей на цепочке, купленных по моему пожеланию. Я сидел весь чистенький такой, аккуратненький, благородный даже (на фоне всех этих китайских курток, штанов «адидас», белых тапочек и прочего китайского ширпотреба). А вечером после работы мы с мамой садились в машину, – иногда мама даже давала мне порулить, – и ехали домой, предварительно заезжая в местные магазинчики и покупая всё, на что падёт глаз. А дома нас ожидал пир. И так каждый день: с деловым видом печатать нужные бумажки, регулировать очередь и вызывать «следующего».
Ну, а в-третьих, было то, что в конце месяца мама выдавала мне жалованье, чисто символическое, конечно, но для меня очень даже приятное.
Вот и казалось мне тогда, что именно так и обстоят дела у всех юристов: не пыльно, почётно и прибыльно. Я же не осознавал тогда, что мама в поте лица, можно сказать, не покладая рук и не отдыхая головой, изо дня в день трудится на этом поприще. Мне казалось тогда, что ей так же легко там, за дверью кабинета, как и мне здесь – перед этой дверью.
Кроме всего прочего, я каждый день наблюдал, как счастливые и довольные выходили все эти люди из маминого кабинета, и как все наперебой благодарили её и желали здоровья и счастья.
Скажите, разве всего этого мало, чтобы захотеть поступить в университет, который закончила мама, и стать потом успешным юристом?
Так вот…
И вся эта моя такая славная жизнь протекала на Дальнем Востоке в середине 90-х. Я заканчивал школу, а мой брат – уже закончил. Он был натурой творческой, ранимой, а вскоре перед ним должен был встать вопрос службы в армии. Творческий потенциал и армия. Трудно совместимые вещи. И в этот напряженный момент мама предложила ему, так сказать, запасной вариант. «Поступай в военное училище, сынок, – сказала она ему, – «три года отучишься, и если поймёшь, что это твоё – продолжишь. А не твоё – уйдёшь. Зато долг Родине честно отдашь, бегать от армии, как другие не станешь, позорить отца твоего, подполковника запаса не будешь. И меня тоже»
Так решилась судьба брата. А я юристом собирался стать.
Пока то, да сё – мама в Ленинград вернулась, с расчётом, что и отец вскоре к ней туда подтянется. Но вместо него, мы с братом вслед за ней туда подтянулись. Взяли билеты, сели в поезд «Владивосток – Санкт-Петербург», отец загрузил нам пару ящиков рыбных консервов и китайской лапши (очень ходовой, и даже – престижный – тогда продукт), и мы поехали. Брат едет в училище поступать, я – в университет, на юридический.
А ехать семь суток.
И вот, ехали, мы с братом, ехали, а когда к Питеру подъехали, обожравшись до горючей изжоги этой самой лапши с консервами – оба уже в училище приехали поступать. Даже и не знаю, как так получилось.
Вообще-то мы с братом с малолетства дружные очень были. Почти не разлей вода. Он, как старший на два года, всегда меня хороводил. Ну и я за ним, как нитка за иголкой. Он умный, вундеркинд от рождения, всё на лету схватывает, а я – не очень интеллектуальный, зато трудолюбивый и упорный. Видимо, это и сыграло основную роль для принятия такого решения – ведь вместе, мы точно не пропадём в суровых армейских условиях! А поодиночке… Брат точно поступит, а служить в одиночестве ему тяжеленько будет. А я в университет вряд ли поступлю, если… Ну, да, чего уж там! – если мама не поможет не мама. Зато службу тягостную армейскую точно смогу вынести и братишке в этом помогу. А он мне – поступить…
Вот, наверно, потому, и решили в училище теперь мы уже тоже вместе идти. Почему «наверно»? Потому что таких рассуждений и разговоров мы с ним тогда не вели. Всё как-то само собой решилось, по ходу нашей совместной поездки Владивосток – Санкт-Петербург.
И мы поступили.
Впоследствии, я стал военным, а брат – нет. Как мама и сказала: отучился брат три года и помахал училищу ручкой – занялся свободным творчеством.
Как говорится – каждому свои угодья.
Правда тогда, в середине 90-х, когда подползал поезд «Владивосток – Санкт-Петербург» к Витебскому вокзалу, и нас с братом мучила изжога от лапши с рыбными консервами, ни я, ни мой брат, ни мама, которая шла встречать нас, ничего об этом не знали.
Боюсь, что сейчас кто-то из маститых литераторов, упрекнёт меня в употреблении штампа. Но не могу не использовать его прямо здесь, поскольку именно посредством этого штампа только и могу передать обстановку, что царила в тот незабываемый первый месяц нашего пребывания на абитуре в учебном центре «в полях», а именно – стоял чудесный-расчудесный июль! Лето в самом разгаре. Прекрасные его рассветы и закаты! О, эта, как говорится, макушка лета….! Обычно, как ни покажется вам это странным (шучу, конечно), именно июль, почему-то в Питере самый тёплый месяц. А временами – даже жаркий. Но тогда, в год моего с братом поступления в училище, месяц июль был самым настоящим пеклом: шли игры Доброй Воли. Но пеклом июль был не по этой причине, хотя косвенно – точно по этой. Дело в том, что для достойного проведения этих самых игр, учитывая переменчивость Питерской погоды, облака регулярно расстреливались. И солнце, можно сказать, сутками не заходило в закат.
