Надя медлительно водила тряпкой, задумчиво размазывая человеческую кровь по скрипучим половицам. Бесполезное это занятие – она уже битых два часа трёт, а разводы всё равно остаются. В качестве половых тряпок женщина использовала подручные материалы: колготки, штаны, детские пальто, а те выходили из строя почти моментально. Более подходящей ветоши в доме не нашлось. Огромный чёрный пёс породы Ньюфаундленд неторопливо прошёлся по чистому, оставляя за собой бурые следы. Словно назло. Нет, так дело не пойдёт!
– Арни, тупая псина, ко мне, – рявкнула женщина грозно, отчего милый, пушистый, как медвежонок, Арни приветливо завилял хвостом, но команду проигнорировал. Добродушная, но абсолютно невоспитанная собака младшего брата подчиняться Надежде не торопилась. Так и хотелось ударить непослушную скотину грязной тряпкой по глупой морде, но Надя сдержалась. Если это увидит Олег, случится истерика. Тот любил своего кобеля до фанатизма. Женщина зло швырнула тряпку в ведро и с трудом выпрямилась, по-стариковски закряхтев от внезапной боли в пояснице. Шутка ли – два часа ползать по широкому коридору на коленках, не разгибая спины! А тридцатипятилетняя Надежда, между прочим, не девочка. Совсем их с престарелой матерью загонял, шизофреник. Вода в ведре снова стала грязно-красной, как кровавые помои.
В комнате Олега кто-то слабо застонал. Очнулась? Какая живучая. Но с дырой в животе всё равно долго не протянет. Надя приоткрыла дверь и недружелюбно уставилась на голую, бледно-синюшную, как курица из коммерческого ларька, девушку. Та полулежала на полу в изголовье кровати, неестественно вывернув ногу, словно сломанная кукла.
В спальне младшего брата стоял жуткий кавардак: замызганная, месяцами нестиранная простыня сползла вниз, подушка в подозрительных пятнах напоминала куль, набитый тряпками. Олег с детства ненавидел застилать свою постель, как ни пыталась заботливая мать приучить его к порядку. Видимо, психологическая травма.
– Чего вошкаешься? Больно? – буркнула Надежда, ощущая в груди что-то похожее на сожаление. Конечно, она могла бы помочь этой дурочке спастись, но кровавые потёки на худых бёдрах и бледные, почти белые губы жертвы и так указывали на скорое избавление от страданий. Вчера утром Олег немного разозлился и проткнул живот молодой пленницы шилом. Младший Надин брат последнее время частенько выходил из себя, потому что мучился головными болями. Мама даже сходила в аптеку и купила ему аспирин, но упрямый и капризный Олег принимать таблетки отказался. Впрочем, он и без головных болей был вспыльчивым и ранимым. Трудное детство испортило его сложный от природы характер. Наверняка глупая девица что-то ляпнула. Сидела бы молча, умерла бы быстро. Хотя, быстро у изощрённого Олега никто не умирал. Пристрастий брата сестра не разделяла, да и вообще вся эта возня с человечиной ей претила, но Олег получился таким, каким получился, и осуждать его старшая сестра не бралась. Господь не просто так даёт людям жизнь, а потом отбирает её без сожаления. Неисповедимы пути.
– По-мо-ги-те, – чуть слышно промямлила раненая, но смысла помогать живому трупу Надя не видела. Девчонка всё равно не жилец, а спасать обречённую на скорую смерть бессмысленно. Тем более, что, в случае огласки, ни в чём не повинную Надежду могли бы принять за соучастницу. А она просто помыла полы.
– Не понимаю я таких, как ты. Как можно незнакомому человеку настолько довериться? Сами пришли, а теперь «Помогите»? Странные.
Надя точно знала, что такие, как эта слабеющая худышка, приходили к брату, склонному к эпатажным выходкам, регулярно, но старалась не вникать. Девчонки сами выбирали, с кем идти, а Олег… он же особенный.
– Хорош с собачим ужином тарахтеть. Где мать? – перепачканный кровью мужчина с пилой в руке уже почти расчленил в ванной труп одной из трёх подружек. Обычно разделывать тела он заставлял своих измученных и оттого покладистых невольниц, но последняя жертва настолько ослабела, что не могла поднять инструмент. Поэтому хозяин возился сам, – Сколько можно ходить? Волки её съели? У меня полная ванна костей, уже некуда складывать. Арни, на, мальчик! – кусок мяса на косточке смачно плюхнулся на только что вымытый пол.
– Олег, ну, в кого ты такая свинья? Я же только что помыла. Больше не буду за тобой убирать. И зачем ты кормишь собаку трубчатыми костями? Он же желудок поранит и сдохнет! Ну, и вонь у тебя в ванной стоит. Сколько они у тебя лежали? Даже я, со своим ринитом, задыхаюсь. Всё, я ухожу. Пусть мама за тобой моет.
Сестра была единственной женщиной, на чьи агрессивные выпады Олег никак не реагировал. Её бархатистый и тягучий голос умиротворял злопамятного и скорого на расправу серийника. Временами ему казалось, что это мелодичное меццо-сопрано принадлежит не Надежде, а ему самому. И плотно сбитая женская фигура в тёмно-бордовом платье лишь его второе «Я».
Глубоко верующий мужчина относился к человеческой душе с уважением, поэтому никогда не расчленял трупы сразу после смерти. Он терпеливо ждал, пока душа покинет тело. Они (тела) сами «говорили» ему, когда готовы. Иногда счёт длился на несколько суток. Но у этого священного действа имелся естественный побочный эффект.
Следующим утром соседи нажаловались участковому на невыносимую трупную вонь, исходящую из квартиры Олега, и дверь взломали менты. Полуживая, доведённая до полного истощения жертва, у которой из-за ранения кишечника начался перитонит, успела дать показания и благополучно преставилась. По странному стечению обстоятельств о Надежде она умолчала. Может быть, просто не запомнила. Останки, которые мать не успела закопать на пустыре, стали уликами. В общем, всех ближайших Надиных родственников арестовали и неожиданно осиротевшего «медвежонка» Арни Наде пришлось забрать к себе.
Глава 1. Деревенское детство
Надюшка привычно притаилась в сарае, с наслаждением вдыхая запах ароматного сена. Ей нравилось, как в широкую и кривую щель над дверью заглядывает игривое солнышко, заботливо освещая маленького, трудолюбивого паучка в липкой паутинке. Оп, мушка попалась. Надя чуть не захлопала в ладоши от восторга. Сорвалась! Улетела. Как жалко.
– А ну, иди сюда, шалава! – раздалось совсем близко, отчего девочка машинально сжалась в напряжённый комочек, ещё глубже закапываясь в пахучий стог. Послышались глухие удары чего-то тяжелого о металлические ворота и визгливые женские вскрики и причитания.
Наде нравилось разглядывать паучков и других насекомых, придумывая им имена и фантазируя, но её увлечение родители не одобряли. Мать требовала от девочки посильной помощи по хозяйству, а отец – подчинения и хороших оценок, но сами родственники идеальным характером не отличались и давно жили между собой, как кошка с собакой. Папа частенько выпивал и гонялся за мамой по огороду, а мама… иногда Наде казалось, что мама собирается папу убить. По крайнее мере то, что мама папу ненавидит восьмилетняя Надежда чувствовала каким-то шестым чувством. «Ничего-ничего, узнаешь ещё» – тихонько грозилась родительница срывающимся на слёзы голосом, когда агрессивный выпивоха заваливался спать. Что она имела в виду?
