В девятом классе Миша решил стать астрономом. Его привлекал вид ночного неба, исколотого булавками звёзд. А луна, луна дурманила Мишину голову, сладко тянула спину, катила горячей волной по сухожилиям. Когда выскальзывала она, обнажённая, бесстыдно подставляясь пристальным взглядам биноклей, подзорных труб, телескопов и просто невооруженных глаз, Миша страдал от бессмысленной, но не менее горькой от бессмыслия ревности. Он хотел, чтобы луна всходила только для него, лишь ему даруя тихие услады спокойного любования, страстного осматривания, хозяйски спокойного огляда с атласом в руках.
О, эти минуты истомы с задранной верх головой, упоительные мгновения, когда, чудится, ещё чуть-чуть и воспаришь, взовьёшься кометой, и, расписавшись в холодном вечереющем небе, сольёшься с недоступным небесным телом в единый сияющий шар!
Сладкая штука – мечты. Словно сахарная вата, наполняют они душу до дна, до предела, до тягучих, розовых слюнок. Но сожми зубы, чуть придави эту хрусткую неуёмную массу – и нет ничего, только ветер свистит в проводах, да насмешливо мерцают многоопытные, всякого повидавшие звёзды.
До увлечения астрономией Миша хотел стать археологом. Несколько лет подряд он посещал школьный исторический кружок и один раз даже выехал на раскопки.
В его родном Кургане копать было нечего. За четырехсотлетнюю историю города в нем не произошло никаких сколь нибудь значительных происшествий. Самым большим культурным событием оказалась ссылка декабристов: Кюхельбекера и Розена. Архитектурных памятников в Кургане тоже не случилось: город, заложенный, как слобода, так и оставался скопищем деревянных домов. Единственное хоть как-то интересное сооружение – православный храм – разрушили в двадцатые годы.
Курган являл собой унылое зрелище стандартных пятиэтажек застройки семидесятых годов двадцатого века и нескольких аляповатых сооружений сталинского ампира, окруженных кварталами неистребимых деревянных домишек.
Копать выехали под Челябинск, на древнее городище. Кружковцы присоединились к группе московских археологов. Правда, всего на неделю, однако руководство школы предполагало, что даже столь непродолжительное знакомство заострит чувство истории в сердцах учеников и пробудит дополнительный интерес к изучаемым предметам. Но получилось наоборот.
Работали под открытым солнцем, мелко и нудно копаясь в плотно схваченной корнями земле. Кустарник на городище вырубили с самого начала, но корни, конечно же, остались, проросшие на глубину нескольких метров. Нужно было аккуратно, чтоб не повредить возможную находку, расчищать корешок и осторожно отпиливать обнажившуюся часть. Скучное и кропотливое занятие. За неделю, проведенную на раскопках, так ничего и не обнаружили. Просто ничего, абсолютно, ноль, только черную скользкую землю, кротовые ходы и розовых, извивающихся червей.
От археологов к школьникам был приставлен инструктор, он же смотритель. Опасаясь неумелого энтузиазма, инструктор целыми днями висел за спинами ребят, отпуская шуточки и забавляя старателей историями из жизни на прошлых раскопках. Знал он этих историй великое множество, был словоохотлив и добр, и его присутствие хоть как-то скрасило нестерпимо тянущиеся часы работы.
Звали инструктора Марком, он закончил четвертый курс истфака и на раскопках проходил практику. По вечерам Марк приходил к палатке школьников, приносил с собой гитару и пел возле костра всякие дурацко-смешные песенки, вроде «его по морде били чайником».
Вот это было здорово! Миша не сводил глаз с инструктора и подпевал, что было сил.
Непонятно почему Марк выделял Мишу из своих подопечных. В один из вечеров, когда они вместе отошли от костра пописать, он остановился на полдороге, задрал голову кверху и тяжело выдохнул в черную глубину ночи.
– Не там роем. Не на той земле. Ну, какая тут старина, пятьсот, семьсот лет. Тысяча уже седая древность! Именно это Мандельштам и называл арбузной пустотой России.
– Почему арбузной?
– Арбуз, он вроде большой и тяжелый. Важный такой, красивый, вскроешь его, – внутри красная мякоть, черные косточки, белая корка. Но на самом-то деле все эта красота, не более, чем вода. Пустое место, понимаешь?
Миша не понимал. Окружающая его страна, под названием Россия, вовсе не казалась ему пустой. Он не знал, не видел ничего другого, и поэтому любил землю, на которой родился и вырос, ее продутые ветром колки посреди бесконечных полей, желтую листву, плывущую по черной воде осеннего Тобола, пьяный воздух нагретого полуденным солнцем соснового бора. Наверное, можно было поспорить с Марком, но тот вдруг замолчал. Тишину нарушали только далекое уханье сов и негромкое журчание. Миша, подражая Марку, тоже задрал голову, да так и замер. Впервые в жизни он увидел Луну. Не луну, а Луну!
– А где же надо рыть? – спросил он, спустя несколько минут. – В Крыму? На Волге?
Марк не ответил. К прерванному разговору он вернулся только в последний день, когда палатка школьников была разобрана, вещи уложены и грузовик ожидался с минуты на минуту.
– Прогуляемся напоследок? – предложил Марк, и Миша с замирающим сердцем пошел с ним вдоль городища.
Чего уж он там ждал от Марка, каких таких откровений или открытий, Миша и сам не понимал, но сердце почему-то колотилось, словно предчувствуя перемену.
– Две тысячи девятьсот лет тому назад жил в далекой стране царь, и звали его Саул, – вдруг заговорил Марк. – И как заведено у царей был у него соперник, претендент на престол. Звали его Давид. Саул гонялся за Давидом по всей стране, но настичь никак не получалось. Однажды загнал он Давида в пустынную местность, обложил со всех сторон и стал ждать. Но Давид и оттуда вывернулся, непонятно как прожив в пустыне несколько недель без воды и пищи.
Саул продолжил преследование. Возле единственной в тех краях деревни он поймал на выгоне пастушка и приказал ему составить список всех жителей. Вернувшись, он подверг каждого допросу, кто мог снабжать врага пищей и водой, но так ничего и не обнаружил.
