Раз в год, зимою, сходятся все знаки,
И рушатся глаза моих икон,
Когда порой меж волка и собаки
Кошмар мне снится тот же, тот же сон.
Приходит он ко мне уж четверть века:
Зима, река замерзшая, рассвет…
И поднимаю, целю в человека
Лепажевский дуэльный пистолет.
Иду к нему я, он ко мне шагает
Через рассвета призрачную жуть,
И мой свинцовый шарик пробивает
Ему сюртук, рубашку, ребра, грудь.
Ну что ж – убит… Но нет конца кошмару,
Ведь через год я снова на реке
Увижу лес, увижу жернов старый
И шестигранный ствол в моей руке.
Январь приходит страшным наказаньем,
Когда сбылось в один из зимних дней
Проклятие и предзнаменованье
Моих кошмаров, памяти моей:
Ночной буран – теперь уже не ложный,
Свеча и несомненная постель,
Рассвет правдивый, жернов непреложный
И неопровержимая дуэль.
Кричу беззвучно, но в ответ ни слова.
Что это значит, боже мой, друзья?
Зачем теперь – и наяву – и снова
С приятелем своим стреляюсь я?
Мы оба знаем – мыслью, сердцем, нервом,
Как все случится, все произойдет:
Начнем сходиться, выстрелю я первым,
И пуля моя грудь ему пробьет.
Все как в том сне – «сходитесь» – я стреляю,
К нему бегу, хоть знаю – он убит.
И мой Владимир, друг мой, умирая,
С дыханием последним говорит:
«Не плачь, Евгений, бесполезна жалость,
Смиренно принимаю я судьбу:
То, что в кошмарах каждый год случалось,
Теперь случилось с нами наяву.
Прошу одно – в скитаниях по свету
Найди и, если сможешь, отомсти
Тому, по чьей вине случилось это.
Я ухожу. Auf Wiedersehen. Прости».
И снова год, как сон пустой, проходит,
И снова низок серый небосклон,
С волчихой волк на промысел выходит,
И снится мне все тот же старый сон:
Пять лошадей исходят белым паром…
Мой секундант. И секундант его.
Лесок. Две пули. Пистолетов пара.
Река, рассвет. И больше ничего.
Мы с ним стоим – два смертных дуэлянта
(От примиренья отказался он),
Молчим и ждем команды секунданта,
Обеих представителя сторон,
А тот кричит, очки держа за дужку,
Дуэльный соблюдая политес,
Противнику: «Готовы, monsieur Пушкин?»
Затем и мне: «А вы, monsieur Дантес?»
