Шевалье, или любовь к себе со стороны
Я стою в дубовом лесу. Солнце медленно ползет за горизонт. Заросли осоки колышутся сквозь мои полупрозрачные ноги. Местный пруд, похороненный под тиной, умудряется отражать кряжистые дубовые ветви. Я хочу оказаться под водой. Там я и оказываюсь. Смотрю вверх, на тину, скрывающую безоблачное небо, под ногами – речные камни, которые я никогда не смогу почувствовать. Вода не давит на меня, вода для меня все равно что воздух, все равно что вакуум – на меня водой льются ненавистные мысли, и в этих мыслях я боюсь захлебнуться. Мое «Я» скукоживается до размера осколка очень хрупкого стекла.
Я чувствую себя ребенком, который боится темноты. Я заставляю себя заснуть, чтобы встретиться с Ином и подробнее спросить у него про технику управления телами, но в мире мертвецов, так же, как и в мире людей, невозможно уснуть по одному лишь желанию.
Я молю какого-нибудь бога, который наверняка имеется в мире мертвецов, прошу его заставить неизвестного вторженца уйти из тела Сэнди. Хочу, чтобы вторженец сводил с ума преступников, которые избежали правосудия – да даже пусть он сводит с ума и хороших людей, ни в чем не виноватых – лишь бы он не сводил с ума мою Сэнди.
Я иду под речной песок, спускаюсь в темноте к недрам Земли. Темнота становится чернотой, затем чернота, которая казалась непроницаемой, становится еще более черной. Я верю, что вторженец отпустил мою Сэнди. Я верю, что вторженец задевает меня намеренно, но не преступает некую черту. Я вспоминаю последние слова, которые слышал от Клэр, и убеждаюсь, что вторженцу я был нужен живым. Ведь от пули Ривьеры, а не от пули вторженца в теле женщины в латексе я вывалился из машины прямо под трамвай…
Новый вопрос возникает в моем перегруженном сознании. Когда и как меня похоронят? И будет ли Сэнди на похоронах?
Честно, это не столь важный вопрос. Какая мне разница, что будет с моим трупом? Я не из тех, кто волнуется о километрах мусора за чертой города, поэтому я не волнуюсь и о собственном трупе. Я покинул физическую оболочку. Я двигаюсь дальше.
Я продолжаю думать о Сэнди, о Ривьере, о Клэр, о женщине в латексе, о Папочке, обо всех сразу в надежде получить усталость, достаточную для погружения в сон. Я не знаю, никаких оснований для этого нет, но я уверен, что в очередном сне я увижу Ина. Я смогу узнать больше об управлении чужими телами. И после пробуждения я с помощью этих знаний уберегу Сэнди от каждого, кто может представлять ей угрозу.
Сон не приходит от одного лишь мозгоиздевательства. Я думаю о Папочке и переношусь в его голову.
Я понимаю, что Папочка уже получил звонок от медперсонала и знает, что Клэр находится в больнице. Он знает, что его дорогой зять умер, и он, что меня не удивляет, не испытывает по этому поводу каких-либо глубоких эмоций. Его младшая дочь даже не фигурирует в его мыслях. В его планах – приказать слугам сорвать несколько гроздей винограда для Клэр. Завтра он навестит ее и заплатит врачам столько денег, сколько потребуется для ее скорейшего выздоровления. А на сегодня в его планах – навестить своего бизнес-партнера Эла Торментуса. У него имеются некоторые «околозаконные» проекты, и Папочка, как честный компаньон, получивший от Торментуса юридическую основу для неуплаты налогов, просто обязан помочь Торментусу всем, чем только может.
Торментус… Разве не эта фамилия всплывала в памяти Ривьеры?
Папочка с ненавистным мне кряхтением отправляется в туалет. Я явственно чувствую, как говяжьи отбивные требуют выхода наружу. Я не настолько извращенец, чтобы пребывать в его голове во время естественного процесса. Я возвращаюсь в дубовый лес.
Солнце еще маячит за горизонтом. Оранжевое зарево захватывает безоблачное небо – здесь, в очаровательной безлюдной местности вблизи Днепра, вечера куда красивее, чем в Сан-Франциско, городе, о котором я еще лет десять назад не мог и мечтать.
Я не понимаю, почему моя родина стала первым местом, пришедшем в голову после кошмара с Сэнди. Я никогда по родине не скучал. И никогда ее не любил – любил только природу. Ради этой природы я хотел прилететь сюда с Сэнди, насладиться лесным воздухом, пропитанным духом чужой культуры. Сэнди – творческий человек, она интересуется всем и всегда, она оценила бы это место. Еще вчера это было возможно. Уже сегодня это стало несбыточной мечтой.
Мое нутро сжимается. Если в этом мире есть возможность уничтожать покойников, стирать их полупрозрачные сущности, то я готов этой возможностью воспользоваться. Опять же, несбыточная мечта, покойники не умирают – и мой враг, неизвестный вторженец, он же внетелесный придурок, должен отведать блюдо, намного худшее, чем смерть. Унижение.
А унизить я его смогу, только если стану сильнее. Вытравлю его из каждого тела, в которое он надумает вселиться. Он сам поставит себе цель держаться от Сэнди как можно дальше.
И вновь все сводится ко сну, к грядущему разговору с Ином.
Некоторое время я трачу свою энергию в прогулке по украинским лесам. Затем возвращаюсь в голову Папочки.
Отлично, он не занимается ничем противным. Ковыляет к своему Роллс Ройсу, что-то кряхтит своему водителю. Даже находясь в его голове, я не всегда понимаю, что его подобия слов означают, мне приходится сверяться с его мыслям. Водитель, очевидно, все понимает верно. Заводит машину, выруливает к воротам. Кивает охраннику, и кивает довольно сурово, как герой боевиков. Тот открывает ворота, и Роллс Ройс начинает свой путь вниз, по холмистой дороге. Кратчайший путь, ведущий в Сан-Франциско.
Папочка ненавидит Сан-Франциско. Я всегда это знал и сейчас сканирую эту ненависть в предрассудочных нейронах. В 60-е, когда Папочка еще не был папочкой, был молодым и не кряхтел, он попробовал ЛСД на сытый желудок, и ему стало плохо. Хиппи, фанатевшие от Doors, смеялись над ним и затем, что гораздо хуже, чем насмешка, просто перестали обращать на него внимание. Они посчитали Папочку скучным по причине его нехипповости – хотя, на мой скромный взгляд, считать Папочку скучным можно и без этого, достаточно взглянуть на выражение его лица. А оно у Папочки недовольное – он не любит Сан-Франциско, не любит свои воспоминания, не любит радужные флаги ЛБГТ-движения, не любит меня, не любит Торментуса, которому обязан и к которому сейчас едет, не любит… продолжать можно до бесконечности.
Я ощущаю беглое желание проведать мою Сэнди, и понимаю, почему оно беглое – я боюсь увидеть, что с ней происходит. Хотя… не все же свое время внетелесный придурок будет тратить в голове моей драгоценной. Нет, у него есть женщина в латексе, есть Клэр и наверняка есть целая куча тел, которым он портит жизнь. Мне даже в голову приходит мысль, что многие пациенты с психическим расстройством получили таковое по причине вмешательства неизвестного вторженца… призрака мальчика… Да, призрак мальчика. Отражение в зеркале. Это какой-то сюр даже по меркам этого сюрреалистичного мира.
