Талка течет извилисто, петляет, будто вена на старческой руке, образуя множество рукавов и стариц, заводей и затонов. Если посмотреть на нее с высоты птичьего полета, то можно подумать, что за матерью змеей по земле проползи сотни маленьких змеек.
То убыстряя ход, то замедляясь, она где-то чиста настолько, что можно разглядеть песчаное дно, а где-то поросла густыми прибрежными травами и камышом, дно там противное илистое, а вода мутная, и ворочаются в камышах огромные карпы и неизвестно какие еще рыбы.
То поля простынями стелются на берегах, то дремучие разношерстные леса, в глубине которых такой бурелом, что даже животные пробираются с трудом сквозь чащу. Много где на изгибах Талки, с одной стороны вздымаются крутые яры, а с другой – сверкают белым песком пляжи. И огибающая их река вымывает под ярами глубокие ямы и крутит водовороты.
Возле одной такой песчаной дуги в далеком 57-м году остановился катер начальника управления капитальным строительством города Тал. На песок плеснула пена от поднятых катером волн. На берег сошли веселые мужики в майках, шортах и сандалиях. Активно растущему провинциальному городу нужен был второй пионерский лагерь, первый уже не справлялся. Пока родители трудились на благо страны, отпущенных на каникулы детей нужно было чем-то занимать.
Начальник управления строительства, вместе со свитой, углубился с пляжа в лес и нашел там большую светлую поляну, которая сразу же ему приглянулась. На контрасте с темным лесом поляна, заросшая цветами, над которыми порхали огромные бабочки, казалась просто раем.
Мужики развернули карты, сориентировались. Неподалеку уже работал один лагерь, а совсем рядышком притулилось несколько деревушек. Какие-никакие дороги существовали, чтобы добраться от города и начать строительство. И решили – быть лагерю тут. А назвали его, недолго думая, – «Светлая поляна».
А через двадцать семь лет этому лагерю суждено было прогреметь ужасным погребальным набатом на весь Союз. Так что спустя годы у людей, помнивших о случившемся там, от одного только упоминания «Светлой поляны» по телу пробегали мурашки.
Весь учебный год школьники ждут лета, каникул, сладкого и солнечного времени, где границы мира, очерченные стенами класса, расширяются до бесконечности, где асфальтированную дорогу от дома к школе сменяют петляющие тропинки до реки, где дышится полной грудью, а солнце припекает так, что хорошо каждой жилке, каждой косточке. И кажутся бесконечными эти предстоящие три месяца: столько всего можно успеть за лето, целую жизнь прожить.
Но как только наступает первый день июня, словно что-то срывается в мировых часах, время ускоряет бег, и дни, будто вкусные пирожки, улетают в никуда. Раз – и нет. Смотришь, а уже неделя пролетела, а за ней – другая.
Так и Макар не заметил, как оказался в середине июня. Первая лагерная смена была в самом разгаре, все активно готовились к межлагерной спартакиаде и концерту. Соревновались, как обычно, два соседствующих лагеря: «Светлая поляна» и «Спортивно-оздоровительный лагерь им. Михаила Фрунзе», в простонародье Фрузя.
В прошлом году Поляна проиграла Фрузе. В этом году все были настроены на победу, и подготовки шли активнее обычного. С пионерами, которые профессионально занимались спортом, шли ежедневные персональные тренировки. А остальных ребят, кроме малышей, поделили на две группы: те, кто будет участвовать в спартакиаде и те, кто будет участвовать в концерте. Каждый день для них в лагерное расписание ставили репетиции и тренировки.
Макар спортом не увлекался, был хиловат и картавил, поэтому чудом улизнул, и от спортивной подготовки, и от концертной. Впрочем, улизнувших хватало, их набрался целый разношерстный временный отряд. Отряд этот собирали только во время тренировок и репетиций, и была у него собственная культурная программа.
В этот раз досуг освобожденок обеспечивал руководитель кружка юннатов Глеб Александрович Потапов. На днях на линейке он пообещал устроить целый ботанический поход, при условии, если будет хорошая погода. Слово «ботанический» никому не понравилось, но слово «поход» звучало, как приключение, поэтому ребята восприняли идею с воодушевлением.
Потапов несколько лет назад закончил институт и уже преподавал в школе биологию. Был он стройным, одевался всегда аккуратно: легкие летние брюки, сандалии, светлая рубашка без рукавов.
Вид Потапова портили несуразные очки в роговой оправе, которые совершенно ему не шли. Без них можно было сказать, что он симпатичен, но как только очки помещались на нос, голова Потапова, с зачесанными набок русыми волосами, становилась чужеродной телу.
После полдника всю разношерстную компашку «освобожденного» отряда вожатые собрали на дорожке возле главного корпуса, пересчитали поголовно и отдали Глебу Александровичу на поруки. На шее у Потапова висела кожаная офицерская планшетка, а в руке он держал сачок. Он выстроил ребят в линейку и стал рассказывать о предстоящем походе.
– Сегодня вас ждет увлекательное приключение. Вы глубже заглянете в тот мир, который видите каждый день и не замечаете. В мир растений.
Солнце здорово припекало. Прогретая сочная июньская зелень сладко пахла и дурманила голову. Если бы не ветер и тень от растущих возле корпуса лип, то ребята изнывали бы от жары. В теньке знойная немогота не доставала их. Одетые в разноцветную летнюю одежку, как конфетное ассорти, они стояли, переминаясь с ноги на ногу, и внимательно слушали Потапова. Глеб Александрович прогуливался из стороны в сторону, размахивая сачком, будто дирижируя ансамблем шумящей на ветру листвы.
– Кто знает какие-нибудь полевые цветы? – спросил Глеб Александрович.
– Ромашки, – звонко ответила Маринка, из-за белого платья и желтой панамки сама похожая на ромашку.
– Правильно!
– Алтей, – сказал Савва, который стоял рядом с Макаром.
– Молодец, Савва, – похвалил Потапов.
Чересчур хмурый Савва, с зачесанными на бок волосами, в темно-зеленой рубашке и коричневых шортах, был похож на пионера-героя с плаката, вылитый Коля Мяготин. Савву Макар почти не знал. В лагерной жизни они не пересекались: были в разных отрядах, жили в разных корпусах.
Макар провел рукой по своему белобрысому ежику волос и зажмурился, оттого, что луч солнца, просочившийся сквозь листву, попал прямо в глаза.
– Гладиолусы, – крикнула Люська из четвертого отряда, любительница повыеживаться. Макару Люська нравилась, хоть и задирала постоянно нос, потому что у нее была настоящая косметика и духи «Красная Москва», которыми пользоваться ей, понятное дело, запрещали, но это ничего не меняло, и на танцплощадке Люську можно было учуять за километр.
