«Милая, добрая, чудесная моя Анастасия!», – прочла она первую строку письма, вспыхнув ярким румянцем гимназистки, получившей первое признание в любви, инстинктивно оглянулась по сторонам: не увидел ли кто, не дай бог, как некто приблизился и внезапно объял ее столь горячими и нежными словами!
Никого рядом не было: на крыльце сельской школы Анастасия Павловна стояла одна, верховой объездчик, передавший ей письмо, лихо пришпорив коня, ускакал по песчаной дороге, не вполне еще просохшей от недавно сошедших сугробов.
Письмо было не от мамы – слишком красив и каллиграфичен почерк… на какое-то мгновение мелькнула нечаянной искрой догадка, что написано оно рукой преподавателя русского языка их женской гимназии Николая Феоктистовича Шубина…
Хорошие почерки все одинаковы – ибо ставятся с единого для учебных заведений империи образца на уроках чистописания.
И одновременно сделалось ей вдруг предельно ясно, как недалеко она ушла от прежней гимназистки Настеньки за год, проведенный в ипостаси взрослого человека – учительницы сельской школы Анастасии Павловны, хотя где-то в глубине души по-прежнему оставалась все той же гимназисткой Барнаульской казенной женской гимназии, здание которой двухпалубным кораблем вознеслось на пересечении улицы Пушкинской и Соборного переулка, и в стенах которой было проведено ни много ни мало – восемь незабвенных лет, и где Николай Феоктистович пребывал не только строгим наставником, а еще и душой гимназического общества, заведуя проведением вечеров с танцами, играми, а также постановкой спектаклей силами учениц 6 и 7 классов. В довершение всего он по-отечески заботился о дальнейшей судьбе выпускниц старшего педагогического класса гимназии, искал для особо нуждающихся места службы, чтобы не слишком далеко уезжать от родительского дома. И для Насти в новой Власихинской сельской школе нашлось место не без его участия, за что она безмерно благодарна своему учителю.
Так от кого же тогда письмо?
По немецкой фамилии адресата и штемпелю барнаульского лагеря №161 для военнопленных австрийцев и германцев она не без труда, но все же припомнила человека, от кого могло прийти нежданное послание: человека по имени Пауль, вроде давно забытого, неинтересного, пустопорожнего прилипалы, с которым случайно встречалась пару раз на дороге, и который при этом оказывал ей шуточные знаки внимания, нижайше кланяясь в пояс, и, сняв треух, махал им так широко, что начерпал много снега с верхушек сугробов, но, как ни странно, чувство восторженной благодарности вызванное необычным обращением отнюдь не растаяло, а в некоторой степени перекинулось на образ низкорослого, почтительно-глуповатого пленного австрийца в сером заячьем треухе, потрепанной иноземной шинели да валенках не по размеру, но с заворотом, который пытался этой зимой идти рядом по узкой тропинке и постоянно проваливался в сугроб, громко хохотал, тараща и без того круглые навыкат оловянные, неприятные, будто замороженные, рыбьи глаза.
Вернувшись в классное помещение, Анастасия Павловна продолжила чтение нежданного послания от невзрачного австрияка, виденного у хутора колониста Визе, и который в ту зимнюю пору, провожая ее вдоль заснеженной реки, безуспешно пытался взять под руку. По какому праву смел вести себя подобным образом? Она не давала к тому ни малейшего повода! Впрочем, нынешняя благодарность за чудесные слова из письма, которых до сей поры ей никто не говорил и не писал, значительно превысила строгие вопросы. На юном лице учительницы рдела смущенная улыбка.
Занятия уже окончились, немногочисленные учащиеся разошлись по домам, одна только Верочка Маслова замешкалась, глядя в окно, – поджидала старшего брата, который сегодня что-то не спешил забирать ее. Верочка и сама бы прекрасно добралась до дому, чай не злая метель на дворе, но Михайла настаивал, чтобы она дождалась его, он обязательно придет, и сестра догадывалась почему…
Причиной тому была их учительница Анастасия Павловна – высокая, стройная девушка, в белой блузке с черным строгим бантом и черной длинной юбке, которая стояла сейчас с письмом в руке возле классной доски, увлеченно его перечитывая.
Слова «чудесная моя» удивляли и радовали вновь и вновь необыкновенной, первозданной невесть откуда взявшейся силой открывшихся внутри ее самой чувств – хотелось перечитывать их сто тысяч раз подряд, ощущая чувство невесомого полета, снившееся в детских снах. В них была скрыта первозданная тайна жизни: действительно, почему почти незнакомый доселе человек произнес их вдруг, вернее написал, спустя два месяца после их случайной встречи? И отчего они так сильно воздействуют, вызывая прилив эйфории? Не означает ли это, что все прошедшее время тот незнакомец лелеял в глубине души воспоминания, непрестанно думая о ней, и вот чувство… любви переполнило его и он решился наконец излить его письменно? Значит существует все-таки в божьем мире человек, который думает о ней каждый божий день, носит ее образ в своем сердце, непрестанно видит перед собой… а значит… любит? Кто-то еще, кроме мамы…
Нет, совершенно другое это было чувство, нежели то, что Верочка испытывала прежде к гимназическому преподавателю Николаю Феоктистовичу, даже когда в седьмом классе считала, что влюблена безмерно, а вспоминала – непременно с восхищением. Теперь ей очевидно – то была благодарность. Ведь именно Николай Феоктистович убедил маму, что дочь ее обязана продолжить образование в восьмом педагогическом классе, дабы приобрести профессию учителя. Говорил о святой миссии и долге перед народом, уверяя, что Анастасия обладает всеми необходимыми качествами и талантами нести доброе и вечное. Вопрос упирался в деньги, необходимые для оплаты – требовалось найти уже восемьдесят рублей месячной оплаты для обучения в педагогическом классе, против семидесяти рублей в седьмом классе. У них в семье таких денег не было: после смерти отца в 1912 году, плату за обучение Насти вплоть до 7 класса вносила владелица барнаульского пароходства Евдокия Ивановна Мельникова, кроме этого она выплачивала вплоть до весемнадцатилетия Насти половину отцовского жалования, которое тот получал в пароходстве, служа коммерческим агентом, сопровождая торговые грузы, перевозимые на судах по Оби, Бии, Томи от порта погрузки до склада пункта назначения.
Шубин лично поднёс госпоже Мельниковой прошение с просьбой оплатить и дополнительный педагогический класс, после которого Анастасия получит соответствующий диплом, позволяющий претендовать на вакансии учителя начальных школ министерства образования или даже подготовительных классов гимназий, тем самым сможет обеспечить и себя, и престарелую мать.
