Имя барона Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга, одного из последних вождей Белого движения на Востоке России, вызывает мрачные ассоциации. Он вошел в историю прежде всего как освободитель Внешней Монголии от китайского гнета. Но, кроме того, барон был известен как один из самых жестоких белых военачальников российской Гражданской войны. Можно сказать, что каждая эпоха создает своего Унгерна. Для одних барон и генерал-лейтенант Роман Федорович Унгерн-Штернберг – рыцарь-герой, освободивший Монголию от китайских оккупантов, храбро сражавшийся с большевиками и не побоявшийся открыто поднять знамя восстановления монархии, причем не только в России, но и по всему миру, и с этим знаменем вторгнуться на советскую территорию. Для своих почитателей Унгерн – первый творец евразийской идеи, автор дерзкого проекта возрождения средневековой империи Чингисхана. Неудачу реализации его грандиозного проекта приписывают предательству подчиненных, не оценивших глубины замысла своего вождя. Из-за этого предательства барон был схвачен красными и расстрелян, а все его предприятие, естественно, пошло прахом. Апологеты Унгерна также свято верят, что их кумир был прекрасно образованным человеком, глубоко изучил восточные языки и культуры, был хорошо осведомлен в истории и культуре Монголии и в буддизме и даже создал оригинальное учение, соединив монархическую идею с буддистским учением и тезисом о грядущем господстве желтой расы. Унгерна также числят великим полководцем, сродни тому же Чингисхану, Фридриху Великому и Наполеону, и приписывают ему знакомство с трудами военных теоретиков и полководцев Запада и Востока.
Но есть и другая традиция оценки личности Унгерна, для представителей которой свойственны такие характеристики, как «черный барон», «кровавый барон» и «сумасшедший барон». Что характерно, в этих оценках объединились как большевики, так и представители той части белой эмиграции, которая не поддерживала монархическую идею, а ориентировалась на западные либеральные ценности. Большевики считали, что барон был рыцарем, но отнюдь не в благородном смысле этого слова. Он был рыцарем-кондотьером, для которого главным было воевать, будучи чьим-то наемником. Советская пропаганда, а вслед за ней и историография утверждала, что барона наняли японцы. Что ж, своя логика тут была: китайцы, которых Унгерн бил, уж точно не могли его нанять, а у монголов для этого бы вряд ли достало средств. Значит, остаются японцы.
Противники Унгерна в рядах белых также подчеркивали его приверженность идеям войны и насилия как таковым. Они неизменно указывали на его чудовищные по жестокости казни, на откровенный грабеж богатых и в Забайкалье, и в Урге. Террор, который так страстно осуществлял Унгерн, скорее восстанавливал население против белых, а по своим методам барон не отличался от большевиков. Когда один из самых непримиримых оппонентов барона Б. Н. Волков назвал его новой реинкарнацией бога войны, он имел в виду то, что война для барона стала альфой и омегой бытия, главным жизненным принципом, основой его нехитрой философии, и средством, и целью. Кстати, барона Унгерна буддисты нередко считали и считают реинкарнацией Чингисхана, который должен дать монголам освобождение и возвратить былую славу. К тому же у Романа Федоровича были голубые глаза и рыжая борода, как у Чингисхана. Позднее, в 30-е годы, Унгерна стали сравнивать с Гитлером, подчеркивая совпадение программ по трем линиям: нелюбовь к богатым, ненависть к евреям и возведение во главу угла расового принципа.
Многие также подозревали барона в сумасшествии, что, очевидно, является преувеличением. Но вот в том, что Роману Федоровичу, особенно во хмелю, была свойственна сильная психическая неуравновешенность, выражавшаяся в немотивированных вспышках ярости и побоях, сходятся практически все.
Фридрих Горенштейн, советский драматург, эмигрировавший в Германию, автор сценария фильма «Раба любви», написал об Унгерне роман «Под знаком тибетской свастики» и на основе его – киносценарий, которым в свое время интересовался Ларс фон Триер.
Горенштейн так отзывался о бароне: «Некоторые считают его маньяком. Я с этим не согласен, хотя, безусловно, он человек параноического склада. Это, безусловно, новый тип, тип лишь нарождающегося времени, и этим он отличается от патриархальных тиранов, даже кровавых. Это творец тотальных мифов или утопий. Отсюда и безумная энергия, которой обладают лица с навязчивыми идеями. Во всяком случае, невзирая на жестокость, трагическая попытка барона в одиночку бросить вызов большевикам здесь, на границе Монголии, делает его героем. Конечно, демоническим героем». Нельзя не признать, что в этом отзыве есть зерно истины в понимании личности и дяний Унгерна.
Антиунгерновцы, хотя и называли Унгерна богом войны (то же самое, впрочем, делали и его апологеты), но решительно отказывали барону в военном таланте, считая все успехи его в Монголии и Забайкалье следствием дельных советов и руководства со стороны бывших колчаковских офицеров. Крупнейшее же поражение Азиатской дивизии под Троицкосавском приписывалось всецело грубым ошибкам Унгерна.
Оставляя пока в стороне конкретные сражения, разбор которых впереди, уже сейчас стоит подчеркнуть, что сомнения в полководческих способностях, равно как и в его эрудиции и политических и философских талантах барона, имеют под собой серьезные основания. Достаточно взять печально знаменитый приказ № 15, выражающий военное и политическое кредо Унгерна. Казалось бы, раз ты такой великий полководец и философ, тебе и карты в руки: пиши, выдумывай, пробуй. Ан нет, на допросе у красных Роман Федорович честно показал, что приказ, согласно его указаниям, писали полковник Константин Иванович Ивановский (военную часть) и петербургский журналист, поляк по национальности, да еще к тому же близкий к кадетам, Фердинанд Оссендовский. Это подтвердил в своих мемуарах Оссендовский (Ивановский мемуаров не оставил), а также и все другие мемуаристы, имевшие хоть какое-то касательство к штабу Унгерна. Согласимся, достаточно сложно представить Наполеона, поручающего писать какой-нибудь из своих призванных войти в историю приказов, определяющий судьбу сражения или кампании, своему начальнику штаба или секретарю.
Слов нет, Унгерн что-то читал и по сравнению со средним казачьим офицером должен был считаться хорошо начитанным, что отмечало и начальство в своих аттестациях и некоторые из беседовавших с ним, тот же Оссендовский. Но для выработки оригинальных и глубоких идей что в военной, что в политической, что в философской сфере его познаний и талантов явно не хватало.
