Детство – это не город и не страна. Это вообще не место. Это даже не время. Детство – это состояние.
Автор этого сборника баек профессионально и качественно погружает читателя в это состояние и каждый уже самостоятельно придумывает место и время, заполняя промежутки собственными воспоминаниями и эмоциями: приятной ностальгией, искренней радостью, тихой грустью.
Эта книжка – про детство, юношество и молодость. Автора и вашу!
Хотите ненадолго вернуться?
Моей любимой жене, чьим долготерпением только и написаны все мои тексты…
Утро началось с того, что папа открутил два боковых опорных колёсика на передаренном от чьего-то выросшего ребенка велосипеде КВД, подкачал шины и сказал: «Пошли! Будем учиться кататься!».
А ведь страшно! У меня на коленке ещё толстая короста после падения со ступеньки не зажила. Правда, и зажить ей было очень непросто, когда ее все время откорябывают.
– Ничего сложного, – сказал папа, – чувствуешь, что начинаешь заваливаться вправо, чуть-чуть поворачиваешь руль вправо. Видишь, что падаешь влево, крутишь руль в эту сторону. Теперь… Ставь одну педаль вверх, чтобы на нее со всей силы нажать и придать себе скорости. Тормозить на этом велосипеде – ногами. Других правил нет. Все понятно?!
Я кивнул.
– Если что, я страхую сзади!
Я нажал на педаль, а папа за моей спиной взялся за сиденье и добавил разгону.
Держать равновесие оказалось, и правда, несложно. Когда скорость стала прямо-таки запредельной, я понял, что смогу рулить самостоятельно, и закричал: «Отпуска-а-ай!».
– Давно уже! – раздался папин голос откуда-то очень издалека.
Вот тут мне стало страшно. Я прекратил крутить педали и расставил ноги в стороны, дожидаясь, пока скорость упадет до такой, при которой можно опустить вниз сандалии, не боясь протереть об асфальт подошву.
Остановившись и развернув велосипед, я обнаружил папу у первого подъезда. Значит, все это время я ехал сам. Чего уж теперь бояться?! Один же раз смог! Выставив педаль вверх, я снова оттолкнулся и покатил.
***
Тебе шесть лет и ты заболел. И только что устроил показательную истерику в ответ на заявление бабушки, что придется тебе ставить горчичники. Горчичники ты ненавидишь. Они сжигают всю спину. Сразу. Вот их еще не поставили, а ты уже чувствуешь, как жжет.
Бабушка задумывается на несколько секунд, подняв глаза к потолку, и находит компромисс.
– Хорошо! Тогда банки!
О! Банки. Это – то самое, чего ты и хотел.
Ты по-честному ложишься на живот, задираешь майку и ждешь, пока бабушка закончит свои шаманские приготовления…
В банках есть что-то волшебное. Они необычные. То есть, вот они такие, какие-то особенные, хитрой формы, сделанные специально для того, чтобы их прилепили тебе на спину. И только для этого.
И их много. Они завёрнуты в старую кофту и засунуты в полиэтиленовый пакетик. И бабушка сначала достает их по одной, словно ёлочные игрушки, и выставляет прямо на диван, и ты лежишь и не шевелишься, чтобы они не посыпались. И только скашиваешь глаза, чтобы увидеть ряд этих стеклянных солдатиков…
Потом бабушка наматывает на карандаш вату, макает его в спирт и поджигает. И ты успеваешь увидеть, как по-волшебному – синим пламенем – горит огонь. Потом приходится отвернуться, ты зажмуриваешься и ждешь.
Чпак – первая банка есть. Кожа втягивается внутрь, и это немножко больно, но весело. Чпак, чпак, чпак…
– Какой ты худой, – говорит бабушка, – на твоих костях ничего не держится…
А ты рад, что худой. Потому что толстые – противные. А худые живут дольше. Это дедушка сказал.
– Вся спина в две ладошки помещается. Тебе восьми банок хватит…
…Потом тебя накрывают сложенной вчетверо простынкой и покрывалом. Но до этого момента тебе срочно необходимо пошевелить спиной, потому что от шевеления все банки оживают и играют у тебя между лопатками и звенят друг о дружку…
И вот тебя укрывают и уходят на кухню. А ты лежишь и задрёмываешь под тихий гул бабушкиных разговоров с теткой. И мечтаешь, чтобы поскорее выздороветь, пока не сошли синяки на спине. Тогда ими можно будет похвастаться Пашке и Денису…
***
Что такое инфляция я узнал во втором классе. В то время на школу напала обёрточная лихорадка. Все играли в фантики. Фант или фантик – это особым образом, в виде треугольника, сложенная обёртка от конфеты, которая в зависимости от сорта сладости имеет свою цену. Курса валют, конечно, уже не помню, но типа того, что за «Мишку на Севере» можно было выторговать пяток «Ирис Кис—Кис» или пару «Коровок».
Правила там были накрученные, да ещё и отличались от класса к классу, но база была похожа: фант ложился на раскрытую ладонь, кончики пальцев ударяли снизу о парту, фант подпрыгивал и падал на столешницу. Следующий игрок повторял это движение. Если его фант накрывал предыдущий, то оба фанта доставались второму игроку, если просто падал рядом, то в дело вступал третий игрок и т. д. Или по кругу…
Те, кто помнят, как «часто» тогда ели конфеты, понимают и ценность фантиков.
Так вот, одна щедрая девочка, глядя на пацанячьи драки из-за кусочка бумажки, принесла в школу два аккуратных рулона фантиков. Нате! Режьте! Мы и не сразу поняли, что это за яркие ленты. Ее мама работала на шоколадной фабрике – расстаралась для дочки.
Всё! Ценность всех фантов в школе упала до нуля. Все перешли на «Чики» – крышечки от бутылок, где самой крутой была пробка от коньяка «Наполеон» с буквой «N» и вензелями по краям.
Кстати, благодаря этой девочке я узнал и еще одно новое слово. В конце сентября мы с классом отправились на экскурсию в заповедник «Столбы». Каждый из детей, как учительница и просила, взял с собой какую—то еду. Девочка взяла конфеты. Шоколадные. В прозрачной обёртке. По—моему, на них даже названия не было. Раскусываешь конфету, а там сказочная амброзия – чистый, как стекло, мармелад.
– Что это за чудо и где такое берут? – к моему вопросу присоединилось пол класса.
– Нигде не берут, – свысока ответила девочка. – Эти конфеты делают на экспорт!
– На кого?
– На экспорт. Их продают на Запад за большие деньги! Или за золото!
Ну да… Эти конфеты стоили золота. Проклятые капиталисты!
***
На столе у нас стоял электрический чайник. Вернее, в теории это была кофеварка, где-то даже валялись смешные алюминиевые фильтры от нее, похожие на дурацкий расплюснутый дуршлаг, но использовалась она сугубо для кипячения «чайной» воды.
Я очень любил этот чайник-кофейник.
Во-первых, он был полированный и в нем, словно в кривом зеркале, отражалась моя смешная рожица, и можно было кривляться сколько угодно, главное, успеть протереть полотенцем залапанные пальцами стенки до того, как нагреется металл. Или просто смотреть на искажённые предметы в мире зазеркалья – сахарницы, ложки, шторы…
