1. Пролог
Шесть лет назад
Я навсегда запомнила тот день, когда я умерла. По-другому это я назвать не могу. После долгой и безнадежной борьбы с онкологией, в самый разгар моих летних каникул мама тихо ушла во сне.
То лето выдалось на удивление жарким, асфальт парил, одежда прилипала к телу, стоило только выйти из дома. Я беззаботно гонялась на улице с друзьями с утра до вечера, забегая домой лишь поесть или глотнуть холодной воды.
Мне было ровно двенадцать лет в тот летний день, когда я умерла в качестве единственной и любимой дочери и родилась никому не нужной обузой.
Сразу после похорон в нашу с мамой съемную квартирку на окраине города пожаловали представительницы опеки - две очень высокие дамы с каменными лицами, которые начали дотошно расспрашивать меня и приглядывавшую за мной в то время сердобольную соседку тетю Маню. Еще при жизни мамы, тетя Маня - одинокая разведенная женщина предпенсионного возраста, постоянно навещала меня и помогала готовить еду, когда мама в очередной раз лежала в больнице. И сейчас, она загородила меня от работниц опеки своей широкой спиной в цветастом халатике, всем видом показывая, что она не рада непрошенным гостьям.
- У девочки есть еще родственники? - Строго глядя на тетю Маню из-под очков вопрошала рослая дама в непривычном для такой жары закрытом наглухо сером костюме.
- Нет, только я... но я не родственник, я соседка, - сбилась тетя Маня, - друг семьи, можно сказать.
- Девочка проживала с покойной одна? Их кто-нибудь навещал? - Строгая тональность возрастала в арифметической прогрессии, пригибая невидимой рукой воспитанную и деликатную тетю Маню ближе к полу.
Я боялась вставить слово и молча переваривала слова этой грозной женщины. Еще вчера у меня была любимая мама, а сегодня она "покойная". Зачем они так страшно ее называют?!
- Отца у девочки нет, и насколько я знаю, никогда не было, - с печалью в голосе выдавила тетя Маня. Видно было, что эта информация давалась ей с трудом. - По крайней мере, я ни разу не слышала, чтобы о нем упоминалось. Есть бабушка, мать покойной... но у них были сложные отношения...
Бабушка... Какое чужое и холодное слово. Оно мне почти незнакомо. Я помню, как на Пасху, 8 марта и Новый год мама брала меня за руку, и мы долго шли пешком до бабушкиного дома, чтобы вручить ей открытку и небольшой подарок в дверях. Мама редко проходила внутрь, ограничиваясь поздравлением в подъезде. Бабушка нехотя принимала подарок, сухо благодарила и закрывала дверь, мазнув по мне ледяным взглядом. Почему общение было таким редким и скудным, я не знала. Мама вообще неохотно говорила на эту тему, лишь вернувшись домой, плакала в подушку, думая, что я не слышу.
- С бабушкой мы уже беседовали, - прервал мои воспоминания голос второй женщины. - Она не имеет возможности в силу возраста и состояния здоровья самостоятельно воспитывать девочку....
Она сказала именно "девочку", а не "внучку", и это уловила не только я, своим детским умом, но и взрослая тетя Маня. Она содрогнулась от этой фразы, будто ее ударило током, но лишь придвинула меня ближе к себе.
- ... по этой причине, на основании статьи 77 Семейного кодекса Российской Федерации с завтрашнего дня мы изымаем ребенка из семьи для помещения в детское учреждение.
Тетя Маня всхлипнула и задрожав, бросилась к каменной женщине, сложив руки на груди и умоляюще запричитала.
- Как же так? Домашний ребенок... Куда ж вы ее?! Разве нельзя ничего придумать?..
Женщина посмотрела на мою защитницу сверху вниз и невозмутимо выдала.
- У ребенка не осталось родственников. Во избежание угрозы жизни и здоровью и в соответствии с законом, она должна находиться под присмотром воспитателей и получать среднее образование. Найдите ее документы, завтра передадите вместе с личными вещами, - велела дама. - Много не кладите, в детском доме ей все выдадут.
- Я хотя бы смогу ее навещать? - Со слезами выдавила убитая тетя Маня, оглядываясь на стоящую без эмоций меня.
- Посещения разрешены близким родственникам и волонтерским организациям, - отрезала женщина и развернулась, увлекая свою коллегу к двери. А мы остались с тетей Маней стоять посреди комнаты. Она вся в слезах, а я в полном эмоциональном отупении.
2. 1. Трудное время
- Рыжая-бесстыжая! Догоню, получишь! - звучит издалека насмешливый голос, а я прячусь за диваном в просторной игровой, переводя дух.
Меня преследует мой ровесник, такой же детдомовец, Ванька Зуев. Не знаю, чем я ему не угодила - в детдоме я тише воды, ниже травы, даже воспитатели зовут меня Мышкой - но Ванька меня невзлюбил с первого дня. Несмотря на то, что в учреждении я нахожусь уже год, его нелюбовь ко мне стала только более явной.
То в столовой как бы ненароком он ронял мне в суп салфетку, то на занятиях садился сзади и дергал меня за косу, а на уроках физкультуры так вообще, специально ставил подножку. После этого я долго ходила в синяках по рукам и ногам. Жаловаться на него воспитателям было без толку. В детдоме дети учатся сами стоять за себя. Не можешь постоять - значит терпи. Каждый сам за себя, такое правило.
Стараюсь дышать как можно тише, потому что слышу шаги на входе в игровую, но они быстро удаляются. Наверное, Ванька заглянул и сразу ушел, не заметив меня. Я скукожилась за диваном, влепившись в стену. Благодаря своему малому росту и тщедушной комплекции, прятаться в таких местах удавалось не многим. Мне везло, что мое укрытие пока не было никем раскрыто.
Осторожно выбираюсь, поправляя задравшуюся футболку на два размера больше, и потираю ушибленный об стену в спешке локоть. Выглядываю в коридор - Ваньки на горизонте нет, и на цыпочках крадусь в свою комнату. Но не успеваю повернуть за угол, как он налетает на меня всем телом, а я от испуга взвизгиваю и неуклюже валюсь на спину мешком.
- Попалась, рыжая, - злобно шипит он мне прямо в лицо, брызгая слюной. Напрыгивает сверху, придавливая меня к полу, и закатывает звонкую оплеуху, от которой в моей голове раздается гулкий звон. - Будешь знать, салага, как старшим дерзить!
- Я не салага, а ты не старший, - огрызаюсь я, держась рукой за щеку.
- Я с рождения здесь, считай, старший! А ты без году неделя, а не знаешь, как себя вести.
Он снова замахивается, а я только жмурюсь от бессилия, ведь он тяжелее и мне в таком положении не вырваться. Но его замах останавливает прилетающий издалека громкий оклик воспитательницы, Зои Николаевны.
- Зуев! Бегун! Быстро разойтись по комнатам!
Ванька нехотя слезает с меня, а я пулей несусь в комнату девочек, слыша вслед его ехидное: "Беги реще, Бегунок, оправдывай свою фамилию!"
В своей комнате валюсь на кровать горящей щекой... эх, снова будет синяк, и просто пялюсь в побеленную голубой краской стену.
