1983 год. Мне 12, сестрам 10 и 8, брату – 9 месяцев. Мы приехали в Белград по папиной командировке.
До того планировалось ехать во Францию. Папа учил французский года два, наверное, мы узнали о существовании Миррей Матье и Джо Дассена и голосов у них, но в итоге оказалось, что во Францию с таким выводком поехать не получится – школы нет. Мама на предложение своей старшей сестры оставить детей ей ответила «лучше в приют», после чего они долго не общались. А мы приехали в «почти капиталистическую» Югославию, что и слава Богу.
Я очень ярко помню день приезда. Нас встречала толпа народу – «ой, сколько вас!», «ой, какие вы!», папе все очень радовались. То ли давно ждали бухгалтера, то ли были и до командировки знакомы, я не знаю наверняка. У нас огромная куча вещей.
Брат-крошечка ехал в поезде в персональной «клетке» – сетчатый манеж ставили на нижние полки купе, кроме манежа барахла на троих барышень, и вообще.
Нас усадили, по-моему, в РАФ, тогда еще существовал такой транспорт, кто-то в машине, галдеж, суета, немного страшно.
Много страшно стало, когда нас привезли на первую квартиру. Вновь прибывших селили в городе, Торгпредство снимало жилье у местных.
Первое наше жилище врезалось в память очень ярко. Этажей в квартире было минимум три – от холла шли две лестницы, вниз (на кухню) и вверх (в спальни). Но! Этот ужасный ужас! Для простого советского ребенка из "трешки" в Теплом Стане. Стены в квартире обиты чем-то темным – то ли ткань, то ли фанера какая, что-то мрачное. Какой-то зАмок злой колдуньи. И ужасный холод (мы приехали в середине ноября).
Про холод и мрак нам быстро разъяснили. В Белграде уже тогда, еще до всяких войн, были сложности с отоплением и электричеством. Отапливался старый город преимущественно углем, который закупало каждое домовладение и содержало свое жилище. Электричество и горячая вода были не всегда и не везде – соответственно расписанию. К счастью, на той квартире мы задержались недолго, насколько я помню.
Успело произвести впечатление окно на кухне. Поскольку та находилась фактически под землей, окно ее, под самым потолком помещения, служило местом посадки молодежных поп. Снаружи это окно приходилось как раз во двор молодежного театра – на приступочке сидели курили и закусывали. Под утро, помню, в пространстве между стеклом и бордюром обнаружился склад алюминиевых банок и пакетов от чипсов.
Довольно быстро нас оттуда перевезли в жилье поприличней, где можно было не опасаться, что младенец скатится с лестницы. И название улицы-то какое – Дурмиторска! Мы в шутку стали звать ее "Дуримарской". Опять же, на первом этаже здания располагалось отделение полиции, что служило серьезным бонусом – здесь не отключали ничего и никогда. Очень удобно!
Всё, кроме одного. Окна квартиры (3 проходные комнаты и микроскопическая кухня) выходят на сортировочную станцию железной дороги. К шуму привыкли довольно быстро, но копоть! Что советский человек делает первым делом, приехав на новое жилье? Правильно, моет окна! Тем более, боже мой, такие грязные! Прикол мы поняли на следующее же утро. Когда окна оказались того же цвета, что были до мытья. А мы еще туда бельишко повесили сушиться. На улицу, ага.
В этом доме мы прожили какое-то время, не скажу точно. Потому что все еще шла адаптация. Новая школа, что очень сложно и мучительно для меня. Новое всё. Новые слова (некоторые говорить нельзя, некоторые осторожно). Зато здесь же, парой этажей выше, живет еще одна русская семья, с которой мы быстро подружились. Мама – с тетей Наташей, а я – с Юлей, моей ровесницей и одноклассницей под буквой «а». Мы вместе ходили (ездили) в школу, Юля учила меня всему, к чему сама уже привыкла, мы бесились (не без последствий) в квартире, а потом пытались скрыть следы шалостей.
Однажды родители оставили нас одних, это не было редкостью, редкостью было то, что квартирка – чужая. И нам с самого начала было строго наказано держать себя так, чтобы не допустить разрушений. Однако.
Комната, которая считалась детской, больше была похожа на железнодорожный вагон – узкая и длинная. В торце – окно. Возле окна – диван, подлокотником к занавеске. Я помню, что были скАчки. С Юлей или без, достаточно было и нас троих в принципе. Кувыркались на диване, разбегались, запрыгивали, снова кувыркались. Пока не обнаружилось, что в какой-то момент чья-то пятка, видимо, отлетела слишком далеко от остального организма и в полете порвала занавеску. Аккуратная длинная дырка на самом видном месте, над подлокотником. У меня моментально случается истерика, потому что я знаю, кто будет виноват. Мы все дружно пытаемся успокоиться и придумать, как дыру маскировать. Кроме как зашить, вариантов не возникает. Но для этого нужно снять штору и достать машинку. Наверное, в этот момент мы и призвали тетю Наташу, Юлину маму, на помощь. Увидев плачущую меня, она тоже изрядно расстроилась и постаралась утешить:
– Ну ничего, что поделаешь, надо заштопать. Ты же умеешь шить?
Это, наверное, было первое серьезное разочарование во взрослом человеке в моей жизни – как так взрослая тетя не умеет шить, более того, вообще опасается прикасаться к швейной машине. Но мне нужна была поддержка, и я ее получила сполна. Коллективный разум решил, что просто застрочить "лохматый" разрыв не получится, значит, нужна латка. Где же ее взять у шторы? На счастье, шторы были сильно укорочены – подшиты. Оттуда, из подворота, мы и вырезали нужный кусок. Когда я закончила, я сорвала аплодисменты – такой красивой заплатки посреди занавески не видел еще ни один интерьер! А как тетя Наташа гордилась мной, что я умею управляться с этим чудищем – машинкой!
Для нас никаких непоправимых последствий не возникло, насколько я помню.
В той же квартире на меня однажды свалилась кухонная полка, набитая посудой, напугав до полусмерти. Посуду, конечно, было жалко, я же поикала три дня да перестала.
Зато тетя Наташа позже, в компенсацию моего первого разочарования, научила меня: "Всегда ходи, выпрямив плечи и втянув живот!" Сама она была красивой, очень стройной женщиной, было почему прислушаться, и я всю жизнь вспоминаю это ее: "Не забывай про живот! Что значит не могу? Напряги и иди!"
А потом снова – переезд.
Видимо, это было связано с тем, что квартира снималась организациями на определенный срок, не всегда совпадающий с датами командировки. И оставалась квартира вроде бы в найме, а жить некому. Вот нас и переселяли.
Очередным приютом стала прелестная (и снова очень чудная по советским меркам) квартира в «русском доме» на улице Джушина. Я сейчас затрудняюсь вспомнить, почему его так называли, но очень много воспоминаний приходится именно на это жилье.
