Я еду на еженедельную тренировку с друзьями. Об исцарапанное окошко поезда бьются хлопья снега. Ветер каждый раз замахивается широко своей огромной рукой и швыряет тонкие замерзшие сплетения воды куда вздумается.
Мысли в голове разлетаются в разные стороны так же хаотично, как снежинки на злом ветру. Они то наваливаются на меня нескончаемым потоком, то несутся вправо или влево, подхваченные одним из течений ветра.
Я не могу назвать причины своей тоски. Грустно отчего-то. То ли потому, что снежинки для ленивого взгляда похожи одна на другую, то ли потому, что проносятся они перед глазами слишком быстро. Усталость – физическое воплощение тоски, ее каменные объятья… Только она чувствуется, пока я сижу у окна поезда и смотрю на падающий снег. Снег, который убаюкивает и укрывает белоснежным одеялом лелеемую мною тоску.
Меня везет поезд S41. И мне больше всего хочется, чтобы он ехал не по кругу! Мне хочется, чтобы он ехал бесконечно, вслед за покоем тоски и вечностью усталости. Мне хочется как минимум никогда не вставать с этого грязно-зеленого сиденья и никогда не отводить взгляда от падающих с неба снежинок. Ну а если уж совсем размечтаться, то я хотела бы, чтобы этот поезд уехал в никуда, в пустоту, где нет людей, нет земли, нет травы, нет падающего на голову снега, нет даже его отсутствия, и желательно – нет меня. Да, вот бы увез этот поезд меня от меня… Но это только Эс-Бан1. Он идет по кругу, ему, как и всем, дела нет до моих желаний. И это нормально, я принимаю это. И выхожу на следующей станции. Приехали. Я встречаю своего молодого человека, он заключает меня в объятья, целует. Чувствую его грудь на моей груди, его руки на моих руках, но не тепло, идущее от них. Чувствую его пухлые губы на моих пухлых губах, но внутри у меня ничего не вздрагивает от их прикосновения. Я вижу его полный обожания взгляд, но самой любви не чувствую. Передо мной стоит любящий, заботливый, ласковый человек, а я будто покрыта тонким слоем инея, что не дает мне искупаться в величайшем из наслаждений.
Мы, как обычно, беремся за руки и идем к нашим друзьям. Каждое воскресенье мы вместе занимаемся спортом. Я вижу улыбки друзей, слышу их смех и музыку, в такт которой им хочется делать приседания, отжимания, прыжки. Моментами они шутят, болтают ни о чем. А для меня все происходящее – слова, звуки, ритм, движения и цвета – лишь большое серое пятно на холсте жизни.
На этом празднике тепла и дружелюбия, жизненной энергии и любви я чувствую себя лишней. И я мечтаю растаять как снежинка на чьей-то горячей ладошке.
Первые по-настоящему теплые лучи солнца с кровожадным удовольствием плавили остатки снежных блоков. Потокам света понадобилось каких-то три дня, чтобы отправить мир из лютой зимы в самый разгар весны. Поля обнажились, сняли тяжелое белоснежное платье, и теперь можно было видеть бесконечную линию рельсов, через поля уходящую куда-то в невообразимую даль, за линию горизонта. То ли голубь, то ли ворон парил над железной дорогой в вечерний час. Его крылья обдувал прохладный ветер, в котором отчетливо чувствовался запах весны. О этот свежий и сладкий запах! Его так любят, так ценят человек и все живое. Запах, от которого хочешь взлетать выше. Птица парила долго, пока под ней не оказался поезд, несущийся на всех парах.
Поезд завладевает вниманием. С высоты птичьего полета поражаешься его плавному и быстрому ходу. Но окажись ухо на уровне колес, тело охватывает ужас. Ужас от страшного шума, от энергичности и непоколебимости металла. Бездушного металла, приведенного в движение невидимой силой. Черно-серая махина разрезала полотно полей и стремилась куда-то в невообразимую даль, за линию горизонта. Мощными шагами, что сливались в беспрерывную песнь громыхания и скрежета, продвигался поезд вперед. Перед ним, на уровне той невообразимой дали, на линии горизонта вырастали степенно две горы.
И рельсы вели поезд туда, чтобы пройти меж двумя гордыми девственно прекрасными возвышениями, которые стояли так величаво, как будто ничто целую вечность не нарушало их покой. Вершины гор были покрыты снегом, и в их каменной красоте поезду мерещилось что-то родное, холодное, что-то холодно похожее на него.
Поезд совсем уже приблизился к горам. Солнце садилось. И мощная машина, казалось, одновременно быстро и медленно, но так медленно, что даже нежно прошла между двумя прекрасными горами. Огромный оранжевый шар падал за линию горизонта. И поезд, удаляясь все дальше и дальше, будто врезался в него. И тогда разлетелись по полям нарастающие волны энергетической и звуковой вибрации – прозвучало громкое «БОМ!!!». И птицы испуганно взметнулись к небу.
Я родилась в городе Ярославле, что в трехстах километрах от Москвы. Когда мне было 18 лет, я переехала в Берлин, учиться. Сначала окончила штудиенколлег2, поступила в университет имени Гумбольдта на филологический факультет. Теперь изучаю скандинавистику и русскую литературу. Когда я заканчивала штудиенколлег, до Германии дошел коронавирус. Это был март 2020 года. И вот только сейчас, год спустя, мне удалось поехать в Россию и снова увидеть родителей. Год. Так надолго мы еще никогда не расставались, и, конечно, я искренне соскучилась.
Я провела дома чудесные три недели. Они были наполнены приятными впечатлениями, радостью, счастливыми вечерами с семьей, а кроме того – открытием новых перспектив и очень нужными откровениями. Пришло время улетать обратно, в Берлин: нужно и хочется продолжать учебу. И сейчас я сижу в здании аэропорта Домодедово и пишу это предисловие для того, чтобы подвести к вопросу, который крутится у меня в голове.
Где же сейчас он, мой дом?
В России, в Ярославле? Ведь, честно, вся сущность моя навечно отдана тем местам, где говорят по-русски. На языке в том числе и моих мыслей, моих текстов, моих произведений, на языке моей души, который я навечно безусловно люблю. Ну так что, мой дом там, где мои корни, моя семья, мои близкие? Там, где я родилась, выросла, начала формулировать и излагать?
