И во время родов ее показалась рука; и взяла повивальная бабка, и навязала ему на руку красную нить, сказав: этот вышел первый.
[38 Быт.28]
И призвав два некая от ученик своихъ Иоанн, посла ко Иисусу, глаголя: ты ли еси грядый, или иного чаемъ?
(Мф XI,3)
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Пьер Жан Беранже
Глава 1
acedia
>1 В первый день творения, когда время не начало быть и свет отстоял отдельно от тьмы, была мера, и мера была у Бога, и была она бесконечность среди бесконечности.
>2 И сотворил Бог все сущее совершенною мерою, и создал человека, и стала мера плотью, а человек – мерой всех вещей и всего сущего в глазах Бога.
3 Вдохнул Он в человека душу его и стала душа человека лампадой, вместилищем света, драгоценным даром Творца своему творению.
>4 И по слову Господа начало быть время, когда смешал Он свет с тьмой, чтобы дать человеку свободу и произволение самому решать, чем ему быть – светом или тьмой.
>5 Душа человеческая в теле мира сего, что птица в клетке, трепещет и бьется о прутья. Она есть свет отраженный, путь через цепь ущелий и теснин, и в конце его ждет его Бог, источник света. От Бога он отлетел, к Богу и вернулся.
>6 И повелел Бог человекам: плодитесь и размножайтесь, ибо сказано всякой плоти – плодитесь, и всякому духу – размножайтесь.
>7 И плоть наследует плоти, потому как плоть от плоти, и дух порождает дух, и как одно продолжает себя, так и другое.
>8 Где, в каком теле новорожденная плоть соединиться с новоявленным духом одному Предвечному ведомо; родство по плоти идет своим чередом, родство по духу – своим, и одно не руководит другим.
>9 Первородная душа, которую вдохнул в Адама Бог, стала в теле Адама, и отлучившаяся от нее душа стала в теле Евы. И было в райском саду по наущению древнего змия: они нарушили завет Бога.
>10 Совершивши первородный грех, изгнаны были из рая и породили сынов света, по плоти безгрешных, по духу согрешивших, ибо рождается дитя невинным, но душа его не свободна от первородного греха.
>11 И стали сыны света познавать дочерей человеческих и дочерей исполинов, и произошел от этого род людской.
>12 Души малых сих, имевшие сходство с душами животных, тварей бессловесных и неразумных, смешались с душами сынов света и в потомстве их обрели новое достоинство.
>13 И стало с той поры, что удел плоти, из праха вышедшей и в прах обратящейся, суета сует, плач и скрежет зубовный, а удел души – суд Божий, ибо пред Ним она предстоит, освобожденная от плоти.
>14 И будет в конце времен судить Создатель возвращенную Ему после долгих странствий и мытарств первородную душу, и имя этой душе легион.
>15 И если хранили мы в душе чистоту и образ Божий, если были мы праведным огнем, то воскреснем светом.
>16 А если противились воле Божьей, сгинем навеки, как дым суетных желаний, как изъеденный червями плод злострадания и долготерпения.
(Книга Элии. I, 1-16)
10.00 по Иерусалимскому времени
Он стоял в храме Гроба Господня, окруженный со всех сторон разноязыкой, разноплеменной толпой паломников и ждал чуда схождения Благодатного огня. Чуда ждали все: православные и католики, иудеи и копты, мусульмане и безбожники, и даже один индус. Все хотели увидеть чудо собственными глазами, снять его на камеру, поймать в объектив фотоаппарата, все жаждали прикоснуться к благодати, проникнуться благодатью, обрести благодать, поскольку, как уверяла молва, божественный огонь чудесным образом сходит для всех – верующих и неверующих, христиан и иноверных.
Снаружи храм выглядел как самострой – никаких признаков единого плана или архитектурного замысла он не обнаруживал. Казалось, все достраивалось и изменялось здесь лишь по прихоти людей, в разные эпохи приложивших руку к этому нагромождению святых камней. Храм был неприметно сир, почти убог, но при этом мог вместить в себя десятитысячное вавилонское столпотворение. В нем чувствовалась какая-то внутренняя сила и скрытая мощь намоленного места. Собственно, это был даже не один, а три храма – священная триада, состоявшая из часовни Гроба Господня, храма на Голгофе и храма Воскресения с восседавшим на его царских вратах византийским орлом, который впоследствии перекочевал в российский герб.
Не вникая глубоко в геральдические корни гордой двуглавой птицы (пыль веков – хлеб архивариусов), он скуки ради попытался мысленно дорисовать ее нынешний образ. На его взгляд, вышеозначенный орел в силу цикличного характера отечественной истории нуждался не столько в державе и скипетре, сколько… в граблях и бумеранге. История не учит ничему. Нас – в особенности… Так, как история ничему не учит нас, она не учит больше никого…
Впрочем, он отвлекся.
Из скупых сведений, почерпнутых им из открытых источников накануне поездки в Иерусалим, ему было известно, что Благодатным огонь называется по нескольким причинам. Во-первых, он сходит чудесным образом и заключает в себе благодать от Бога, которая освящает человека, освобождает его от грехов и исцеляет от болезней. Во-вторых, открывает скрытые прежде таланты и несет с собой духовные дары. Неспроста греки называют его агиос-фотос – святой свет. И, в-третьих, чудо схождения огня повторяется ежегодно в храме Гроба Господня на протяжении вот уже полутора тысячелетий именно на православную Пасху, празднуемую по старому стилю, по молитве православного патриарха и его возлюбленной паствы, в месте, откуда Сын человеческий после крестной смерти вознесся на небо, ибо «…так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день».
Оно потому и называется чудом, что происходит само по себе, без источника огня, не находя ни научного, ни бытового объяснения, и может трактоваться лишь как феномен веры, свидетельствующий о присутствии Бога, то есть нечто из области необъяснимого, лежащего за пределами видимого мира. Это в-четвертых.
Все вроде бы понятно.
И в то же время понятно, что не понятно ничего…
По храму, погруженному в какой-то ветхозаветный, отливавший серебром полумрак, плыли слова православной молитвы, произносимой нараспев перед началом таинства:
– Господи, Иисусе Христе, Боже нашъ, Крестъ претерпевый и смерть, спасения ради рода человеческаго, во адъ сошедый, тридневное погребение приемый, смерть поправый …
«Что за архаичный, допотопный язык? Почему нельзя сказать просто, без этих мудреных старославянизмов? – раздраженно думал он, зажатый со всех сторон телами новоявленных столпников. – Зачем этот молодой здоровый парень, место которому в роте почетного караула кремлевского полка, подался в монахи?»
Слева от него возвышался, будто черный утес, священнослужитель высокого роста и могучего телосложения из Соловецкой обители, которого он окрестил про себя Евпатием Коловратом. Рядом стояли два его спутника-монаха под стать ему – такие же рослые и плечистые. Как волнорезы они сдерживали натиск группы беспокойных грузин, норовившх протолкнуться к часовне поближе.
