Папа был странным.
Андрей смотрел на него и никак, ну никак не мог узнать в нём того доброго папу, что вчера учил его делать самолётики, а потом раскрашивать их совсем как истребителей. Нет, сейчас он был другим. Страшным. Очень страшным. Он стоял в дверном проёме, у входа в квартиру, тяжело дыша и смотря на свою жену и маленького сына. Они замерли в коридоре, как только услышали звук проворачиваемого в замке ключа – что-то в нём было странное, непривычное, угрожающее. Один поворот. Пауза. Второй поворот. Пауза. Третий поворот. Тишина.
А потом открылась дверь.
Свет люстры, что висела в коридоре, был ядовито-жёлтым, и он словно иссушенная кожа ложился на лицо папы. Тьма лестничной площадки сгущалась за его спиной, целуя плечи, поглаживая их, не смея ворваться во владение ядовитой желтизны. Образованные светом тени уродовали нос, глаза, губы, и впервые маленькому Андрею, только-только пошедшему в школу, лицо папы показалось омерзительным. Он не знал такого слова, на зато почувствовал желчь отторжения в собственном сердце, когда посмотрел на папу. Посмотрел на его взлохмаченные русые волосы, часть которых спадала на лоб, на налитые кровью глаза, в которых, казалось, не было белка, а лишь мягкая губка, вытащенная из полного крови ведра. Прижимая к груди плюшевого мишку (Фредди Тод, открой-ка рот, мы тебя покормим, вот!), стоя рядом с мамой, Андрей пытался увидеть в дверном проёме папу, но… не мог.
Он видел монстра, вырвавшегося из самых ужасных ночных кошмаров. Монстра, что прячется в шкафу и вылезает наружу только тогда, когда ты засыпаешь, – скрип тонкой дверцы, и на половицы опускается уродливая нога. Монстра, который сделает тебе очень больно, потому что знает, куда нажимать.
– Привет, семья. – Папа улыбнулся, и от этой улыбки по спине Андрея пробежали мурашки. – Я вернулся домой.
Он стоял как-то странно, раньше он так никогда не стоял. Словно кто-то невидимый обхватил пальцами его коричневую кожаную куртку и раскачивал из стороны в сторону – не сильно, но заметно. Андрей узнал папину любимую рубашку – белая, с жёлтыми и голубыми линиями, пересекающими торс вдоль. Но почему-то она была наполовину выправлена из штанов, а кое-где и вообще виднелось тёмно-зелёное пятно. Верхние пуговицы были расстёгнуты, предоставляя жёлтому свету возможность поласкать чистую, лишённую волос кожу. На вылинявших джинсах тут и там висели ошмётки грязи, и Андрей догадался, что папа несколько раз упал, прежде чем добрался до дома. Наверное, кто-то поставил подножку. Да, некоторые мальчишки любят так делать, вот и папе сделали. Взрослые же иногда тоже ругаются, верно? Могут даже подраться или пообзывать друг друга – Андрей видел такое не раз. А папа, похоже, упал так сильно, что теперь еле стоит. Ему бы прилечь. Да, прилечь! Надо уложить его на диван и сделать любимый чай, а потом Андрей расскажет стих, который задали учить в школе, и папа похлопает ему, потому что он всегда хлопает в конце стихотворений!
– Папа! – Андрей рванулся вперёд, но уже через секунду встал как вкопанный. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что остановила его мама, тут же схватившая сына за воротник футболки, но нет, нет, нет, всё было гораздо глубже.
Андрея остановил взгляд отца, взгляд папы. После крика глаза, полные крови, состоящие из крови, метнулись в сторону Андрея и вгрызлись в него. Так хищники вгрызаются в плот своей жертвы.
Никогда в жизни Андрей и подумать не мог, что папа может на него ТАК смотреть. Сердце пропустило удар, а со следующим в кровь ворвался страх и с каждой секундой всё больше распространялся по организму. Это ужасно – бояться папу. И от непонимания этого страха становится ещё страшнее – особенно, когда тебе семь лет и каждый вечер перед сном ты смотришь «Спокойной ночи, малыши». Андрей не мог отвести взгляд от человека в дверном проёме. В обтянутом кожей черепе горели два глаза, и в каждом из них было столько ненависти, что в ней можно было утопить человека. Они так широко раскрылись, что казалось, словно они сейчас, вот сейчас, вот прямо сейчас выпадут из орбит, но нет, они держались, и крови в них становилось всё больше. Губы находились в постоянном движении, будто произносили слова, но это было не так. Всё было не так. Почему-то всё было в папе не так, а в особенности – глаза.
Эти кровавые, пропитанные ненавистью глаза маленький Андрей запомнит на всю жизнь.
Он почувствовал, как мама аккуратно подтянула его к себе и прижала к ноге. В длинном коридоре, по сторонам которого находились двери комнат, в самом начале, тяжело дыша, стоял пьяный, еле держащийся на ногах мужчина, впившийся взглядом в молодую жену и ребёнка, глазки которого начинали блестеть. На маме была простая серая футболка, через которую проступали контуры небольшой груди, короткие домашние шорты и белые носочки, в которых ступни её выглядели невероятно прекрасными, утончёнными. Но красота этим вечером не имела никакого значения. Этим вечером следовало надеть красную футболку, красные шорты и красные носки, чтобы на одежде не так сильно выделялась кровь.
Мамина рука вцепилась в плечо Андрея, пальцы больно впивались в кожу, но он не кричал, нет, не кричал, потому что боялся. Боялся папиного взгляда. Казалось, сейчас он мог сделать что угодно.
– Почему ты выпил? – спросила мама. Её ладонь дрожала, нога дрожала, всё её тело дрожало, и вместе с ней задрожал и Андрей.
Какое-то время папа не отвечал, а лишь тяжело дышал, и с каждым вдохом тело его отбрасывало назад, а с выдохом – вперёд. Ядовитый жёлтый свет подчёркивал морщины на лице, превращая его в маску дьявола, в маску ужаса и наслаждения… наслаждения предстоящего события.
– Этот сукин сын лишил меня премии. Сказал, что я слишком много пререкаюсь и что мне следует научиться держать язык за зубами. – Кровавые глаза метнулись к Андрею, потом обратно к маме. – Этот выблядок наказал меня! Хотя он младше на целых…
– Не ругайся при ребёнке.
Мама сказала это тихо, но её слова прозвучали как гром, раздавшийся в тишине. Папа резко замолчал. Замер. Андрей видел, как его взгляд упёрся в шкафчик для обуви, что стоял у самого входа. И почему-то в этот момент – в момент, когда дрожащая ладонь мамы сжимала плечо, а кровавые глаза папы пожирали шкафчик – Андрею захотелось плакать. Он не любил, никогда не любил плакать! Плачут девочки, а мальчики не должны этого делать, потому что они сильные! Но смотря на папу, Андрей не мог не плакать. Почему-то его била дрожь, он никак не мог понять почему, ведь всё же хорошо: они все дома, мама приготовила ужин, папа пришёл с работы, и сейчас он достанет из кармана шоколадку, которую купил Андрею, потому что обычно так всё и происходит.
