Верую, Господи!
Помоги моему неверию (Мк. 9, 24).
Один из замечательных, теперь уже покойных, поэтов сказал, что высокая поэзия узнается просто: достаточно прочитать оглавление книги. Первые строки стихов скажут все. И даже если текст будет утрачен, вы будете вправе заключить – высок или обыкновенен был дар автора утерянного текста. Я много раз имел возможность проверить это – закон был ненарушим. Ну а уж коли он закон, то, значит, распространяется не на одних поэтов. Посмотрите оглавление этой книги, и вы увидите, как рука сама потянется скорее обернуться к соответствующим страницам. В самих именах глав таится повод к медитации (в высоком единичном христианском значении этого слова), будь это «Море, свеча, взгляд» или «Рана, которая делает нас людьми». И сами главы, пока они шли ко мне от автора электронной почтой, звались медитациями. И были ими. Такой они требовали уединенной тишины, духовной сосредоточенности, сердечной открытости и молитвенной собранности. Такой требовали внутренней полноты и предстояния перед Богом.
Такие книги не перелистываются наспех и не читаются на ходу. Даже и внимательное их чтение не может быть длительно. Всякая глава так полна, так значительна, так прожита в опыте, культуре, Церкви, что и от тебя, какого бы ты ни был церковного, светского, интеллектуального опыта, требует всей любви, памяти, исповедной открытости, послушания власти Истины и дерзновения в Ее взыскании. Как этого требует молитвенное правило нашей Церкви: «Подожди, пока все чувства твои не придут в тишину и мысли твои не оставят все земное», тогда и читай «без поспешности, со вниманием сердечным».
Только тут «земное» не надо оставлять, ибо о земном-то как раз и речь – о его пресуществлении, преображении, небесной перемене, потому что куда денешь долгую школу знания, культуры, истории. Мы уже научились выпускать книги, которые делают вид, что Церковь незыблема, что она всегда стояла в покойной твердости и не знала искушений, что в ней и сейчас надо только стоять со вниманием и не искать своего, поменьше вопрошать и побольше слушать. И мы уже знаем, как опасны эти самонадеянные книги, ибо закрывают церковную ограду для целого человечества, возможно, самых зрелых и необходимых Церкви детей, заточая в этой ограде и Самого Христа от сердец, которые не боятся глядеть на Истину как на солнце – открытыми глазами.
Эта книга, как говорит автор, выросла из его же давней, написанной еще мирянином книги «Открытие Слова». Я знал ее еще в рукописи, писал о ней, когда она вышла, радовался как опоре в сомнении и поиске, шел с нею в церковь и стоял там тверже. В авторском послесловии к ней, вспоминая тяжелые годы преследования и молодого исповедничества (а оно в полной мере выпало поколению христиан, пришедших в Церковь в 60-80-е годы) он писал о том, чего искало это новое тогда христианство, во многом подготовившее и сделавшее возможным празднование тысячелетия крещения Руси. О том, что этому поколению казалось существенным на новом историческом пороге: «Церковь нуждается в культуре, чтобы заговорить на языке людей, прошедших историю, сохранивших память о ней, вошедших в современность со всеми своими поисками, мудростью, творчеством, заблуждениями, отложившимися в опыте. Можно возразить, что Церковь не мерит себя современным сознанием, но если наша эпоха для нее заблудившаяся овца, то именно она, Церковь, должна отправиться за ней, оставив в вечности девяносто девять других».
Мы уже знаем, что Церковь не отправилась за этой одной овцой, предпочтя девяносто девять послушных. И тогда искатели сами стали Церковью, как стал священником отец Владимир Зелинский, чтобы задать свои вопросы перед престолом Господним, в Литургии и Евхаристии. Новая книга это и есть служение, глубоко сосредоточенное «Твоя от Твоих». Так служат Литургию священники и владыки, когда надо «вопрос разрешить» (скажем, словом Достоевского). А «вопрос» все тот же старинный, у каждого свой и всеобщий – как сделать веру источником познания и не найти в этом противоречия. Как, если воспользоваться образом первой главы, осветить море свечкой и не только не отчаяться, но войти в радость единства со всем Господним миром.
Как далеко ушел священник Владимир Зелинский от мирянина Зелинского, как очевиден в книге долгий путь веры, и вместе как он трепетно бережен ко всякой беспокойной мысли! Это все тот же вопрошающий ум, но это уже диалог, в котором отчетливо слышен голос Того, Кто в каждом из нас был прежде нас. Книга вся не поучение, а вслушивание, вся «на цыпочках», ибо знает, что голос Господень не в шуме ветра, не в громе и молнии, а чаще в последнем, очищенном от слов молчании, когда в тебе умолкает твое и ты делаешься прозрачен для Другого.
Правда, как и поэзия, узнается по красоте, по ее слепящей очевидности. Я часто думал, что образность опасна и сравнение грешно, ибо у Бога все единственно и одно нельзя подставить вместо другого. Но теперь ясно вижу, что уподобление не подмена, а взаимное озарение, когда явления мира в подобии узнают Создателя в другом облике и удивляются родному как новому богатству, как новой стороне мира. И читаю, как хожу по Господнему саду и вместе с автором учусь радоваться другому, даже если это атеист, игрок смыслов, турист по религиям, коллекционер святынь, потому что и в них отражение Бога. И даже в богоборчестве, как верно пишет отец Владимир, «есть тоска или ревность по Богу, причиняющая нам боль, из которой тоже растет понимание». «Вся тварь, – по слову автора, – глядит на нас глазами Господа и просится в гости, дабы поселиться в раю единства».
Тут почти в каждой странице видно, что правда прекрасна, и она сама находит себе слова, которые так «легки», что, кажется, давались автору готовыми и ему оставалось только записывать их. Я не хотел цитировать, ведь книга вот она – перед читателем, зачем отнимать у него радость собственного открытия. Но что поделаешь с эгоизмом первого чтения, когда хочется останавливать прохожих за рукав: «Послушайте!». Ведь ясная мысль небесна, она «ничья» и ею хочется обняться скорее. И я зачем-то выписываю и выписываю на отдельный листок.
«В каждом ребенке творение повторяется, потому что Господь рассказывает о себе по-новому».
«Всякое имя подобно ответу на неслышный зов. Когда мы произносим «дерево» или «река», не выдаем ли мы друг другу секрет, который Бог вложил в них и в нас? Он заключил нас в общение друг с другом».
«Не бывает мастеров молитвы, есть лишь мастеровые, ремесленники, «рабы неключимые» (Лк. 17, 10), которые тоже устают, изнемогают, унывают, как и все мы. Но иногда в момент усталости, или даже отчаяния, стена падает, дверь открывается и Дух входит в нас – пусть лишь не больше, чем на мгновение – для того, чтобы научить нас безмолвию радости, молчанию полноты».
