Ну вот, кажется, все готово: стулья расставлены, стол президиума накрыт зеленой скатертью, на которой кроме бутылок с минеральной водой расцвел пышный букет цветов. И самое главное – рядом на тумбочке высится стопка книг – плод его двухлетней напряженной работы. Хотя если быть точным, то это скорее итог всей его жизни. По крайней мере, так он рассматривает свой труд. Хотя вряд ли современники и потомки оценят его столь же высоко, как это делает он. Но это уже их дело. У него же по этому поводу есть собственное суждение.
Нигде по близости зеркала не было, и Герману пришлось только мысленно оглядеть себя; он одернул пиджак, пригладил тщательно уложенные с помощью лака волосы, поправил галстук. Он знал, что в этом новом, специально сшитом к этому торжественному событию костюме, выглядит весьма элегантно. Что ж, остается только дождаться приглашенных и просто любопытствующих, прослышавших об очередном проводимом в Доме журналистов мероприятии, и колесо его новой жизни закрутится. Он вспомнил, во сколько обошлось ему это удовольствие устроить свою презентацию в таком престижном месте и не смог подавить вздоха. Окупятся ли его затраты? Он, как и всякий любой, кто идет на них, конечно, надеется именно на такой результат. Но его опыт советует ему быть в этом вопросе не слишком уж оптимистичным.
Первым явился Филонов. И это было хорошим знаком. То, что Филонов вообще согласился вести его пресс-конференцию, уже было большой удачей, на которую Герман не слишком надеялся. Это значит, что его начали воспринимать серьезно. Хотя Филонов всего на 5 лет старше Германа, но его имя уже широко известно в научных кругах, а книги издаются в разных странах. И если сегодня все пройдет хорошо, то и для него кончится долгий период неопределенности, безвестности, и он войдет полноправным членом в семью ученых.
Герман поспешил на встречу Филонову и первым протянул ему руку. И пока они обменивались дежурными приветствиями, он думал о том, какое действительное мнение об его книге сложилось у его собеседника. Филонов человек хитрый и не всегда просто понять, что он думает на самом деле. Так ли высоко он оценивает его творение, как недавно говорил ему, Герману. Или с его стороны это какая- то тонкая игра? Ведь о человеке, творчеству которого он посвятил свою работу, ходят самые противоречивые слухи и суждения, а литературоведы не устают спорить друг с другом об его произведениях. Сам Филонов не раз высказывался по этому поводу, написал кажется четыре или пять статей, хотя пока ничего фундаментального не создал. Да и никто подобного еще не сделал, его, Германа, творение – первая по-настоящему большая и серьезная работа о Марке Шнейдере – писателе, являющимся одной из самых загадочных и спорных фигур литературы конца двадцатого столетия.
– Приглашенные должны вот-вот прийти, – сказал Герман.
– Не волнуйтесь, – улыбнулся Филонов и покровительственно дотронулся до плеча Германа, – все обязательно придут. Вы написали хорошую книгу и интерес к ней большой. Скажу вам честно, я сам много думал о том, чтобы написать монографию о Марке Шнейдере, но пока так к ней по-настоящему и не подступился. Набросков всяких сделал уйму, но вот чтобы сесть и все обобщить – пока не получается. Столько разных дел и обязанностей… А вот вам удалось. Вы молодец, хотя я и не полностью согласен со всеми вашими концепциями.
– Конечно, – поспешно проговорил Герман, – о Марке Шнейдере будут еще вестись долгие споры.
– В этом можно нисколько не сомневаться, споров будет еще много, – снисходительно улыбнулся Филонов. – Хватит их еще на сотню таких книг. Но вы первый, кто осмелился сказать свое веское слово. А это всегда ценится.
Герман поймал себя на мысли, что как всегда обаяние Филонова обволакивает его словно туман, заставляет верить каждому его слову. И в тоже время он знал, что должен быть осторожным, не поддаваться на его чары, которые на самом деле могут прикрывать совсем иные чувства и мысли.
Небольшой зал заполнился на удивление быстро. Еще три минуты назад почти никого не было, а теперь уже нельзя было отыскать свободного места. Все чинно сидели на стульях в ожидании начала представления.
Целый день Герман твердил себе, что для беспокойства нет никаких причин, что если даже будут задавать каверзные вопросы, то он сможет найти на них достойные ответы. И все же сейчас он ощущал такое волнение, что у него даже слегка подрагивали коленки.
– Полагаю, что можно начинать, – хорошо поставленным голосом словно специально созданным природой для проведения подобных мероприятий произнес Филонов. – Сегодня мне выпала большая и приятная честь представить только что вышедшую книгу моего молодого коллеги Германа Фалина «Гармония дисгармонии». Думаю, что вы все знаете, что она посвящена творчеству писателя Марка Исаковича Шнейдера. Сейчас уже мало, кто сомневается, что это один из самых значительных литераторов второй половины двадцатого века, чьи произведения получили признание во всем мире. Но одновременно Марк Шнейдер один из самых спорных и я бы сказал малопонятных авторов, не случайно, что многие его называют литературным Сальвадором Дали. Великого испанца он напоминает тем, что, используя в основном реалистический метод письма, создает на своих страницах очень странные и малопохожие на нашу повседневную реальность картины. Эта тенденция проявилась у него с самых первых его военных повестей; если советская литература воспевала подвиг нашего солдата, рисовала ужасы войны, то Марк Шнейдер даже самые ее героические страницы описывал как беспробудный сон разума. Я помню то шоковое состояние, которое я испытал, когда мне впервые попался замусоленный сборник повестей Марка Шнейдера. Мне стало страшно оттого, что действующие в них герои оказываются как бы запрограммированными на ведение военных действий в не зависимости от собственных желаний и намерений, что людьми движет вовсе не стремление защищать свою страну, а желание убивать, которое возрастает по мере того, как увеличивается у солдата его личный счет убитых. Война, говорит нам автор, – это безличностная ненависть, когда в качестве ненавидимого объекта человек воспринимает целый народ, незнакомых людей, которые не сделали ему ничего дурного. Марк Шнейдер убедительно показал, как люди, стреляя в друг друга, на самом деле убивают самих себя. И это было для меня в то время потрясением, это было открытием! Не случайно, что эти повести были изданы всего один раз, а потом на многие годы оказались под запретом. Затем появился роман «Творец одиночества», ставший эпохальным для современной литературы и я бы еще добавил и для современного сознания. Хотя, по моему глубокому убеждению, – эта книга остается все еще недооцененной, я бы даже сказал непрочитанной. В чем ее пафос? Человек задуман природой в качестве одинокого создания, только в самом себе он может найти смысл своего существования, а строительство своей личности – это единственный подлинный вид творчества. Но одиночество требует от человека огромного труда, чтобы его облегчить или чтобы вообще избавиться от него, он становится коллективистом. Но любой вид коллективизма – это умаление человека, а отказ от самотворчества, дорога в никуда. Все несчастья человечества происходят от коллективистских устремлений и от коллективного бессознательного. Ибо, как утверждает писатель, коллективный разум не способен к настоящему развитию, развитие всегда личностно. Но Марк Шрейдер вовсе не воспевает ничем не ограниченный индивидуализм, он против сверхчеловека Ницше, он за человека гармонично развитого, преодолевшего земное тяготение своего эгоизма. И именно из одиночества таких людей и возникает подлинный коллективизм, вернее это уже не коллективизм, а нечто совсем другое – сообщество свободных индивидуумов.
