Сара Айлс-Джонстон - Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции

Представьте, что вы вдруг перенеслись в древнегреческий город. Куда бы вы ни пошли, повсюду вас будут окружать мифы. На торговой площади поблескивает в солнечных лучах статуя Афины с копьем или Посейдона с трезубцем. С фронтона ближайшего храма оглядывается на вас Тесей, отбивающийся от амазонок. Если удостоитесь чести побывать в доме знатного горожанина, вино вам подадут в кувшине с изображением мифологического сюжета, и на чаше, из которой вы будете пить это вино, тоже окажется сцена из мифа: Зевс в обличье быка, плывущий по морю с похищенной Европой на спине, или герой Пелей, удерживающий постоянно меняющую облик Фетиду. Если задержитесь в городе подольше, вам, может быть, доведется увидеть, как во время празднеств актеры разыгрывают истории из мифов в театре. Но это если вы мужчина. Женщины в Древней Греции в театр не ходили. Однако им не возбранялось участвовать в гуляниях на праздниках, посвященных богам, где поэты декламировали мифы: там вы узнаете, как Деянира сгубила своего мужа Геракла или как Пенелопа с помощью самого что ни на есть женского орудия – ткацкого станка – обманывала настырных женихов. Если обживетесь и найдете человека, с которым захотите связать дальнейшую судьбу, на свадьбе вам исполнят песню, повествующую о великой любви мифических героев, например отважного воина Гектора и его жены Андромахи. Мифы будут встречаться вам и в менее торжественной обстановке: женщине – за прядением шерсти в кругу подруг, мужчине – на пиру, где декламируются отрывки из самых почитаемых поэтических произведений.

В нашей культуре ничего подобного нет – ничего, чем мы проникались бы и что принимали бы так близко к сердцу, как древние греки свою мифологию. Да, конечно, какие-то истории известны всем (или почти всем), но даже самые популярные из них не пропитывают наш культурный ландшафт в той степени, в какой пропитывали древнегреческую культуру мифы. Встретить Гарри Поттера на страницах книги, на киноэкране или в виде фигурки лего для нас в порядке вещей, но мы совершенно не ожидаем увидеть его статую на общественном здании и очень удивились бы, услышав на свадьбе песню о его романе с Джинни Уизли. Ну и потом, если не считать редкие бессмертные исключения в виде Библии, пьес Шекспира и романов Джейн Остин, даже самые популярные истории владеют умами в лучшем случае два-три поколения.

Отчасти это происходит потому, что слог и манера изложения со временем устаревают и уже не трогают читателя так, как трогали в свое время. Вышедший в 1740 году роман Сэмюэля Ричардсона «Памела, или Награжденная добродетель» был у всех на устах несколько десятилетий. Теперь же тем немногим, кто решится с ним ознакомиться, придется разгадывать языковые загадки («почитала изрядным человеком» – это каким? а что значит «говорил, что я очень хороша и потому многие будут подводить подлоги»?) и мириться с непривычным форматом повествования (неужели в те времена дети и родители действительно строчили друг другу такие длиннющие письма?). Чтобы избежать забвения, даже самым замечательным историям нужно обновляться. Но долго сохранять популярность мешает еще кое-что: сейчас автор, заимствующий чужие сюжеты или персонажей, рискует прослыть подражателем (если только не обозначит кристально четко собственный вклад в произведение, например кардинально изменив время действия, обстоятельства и имена, как сделал, скажем, Леонард Бернстайн, превратив «Ромео и Джульетту» в «Вестсайдскую историю»). Древнегреческие же авторы не стеснялись заимствовать сюжеты, время, место, обстоятельства действия, персонажей и даже мелкие подробности у своих предшественников и современников. И это было не зазорно, даже приветствовалось – при условии, что они делали это мастерски, обогащая произведение и помогая ему заиграть новыми красками. Таким образом мифы обретали второе дыхание, продолжали увлекать и находить отклик в сердцах.

Собственно, в Древней Греции рассказчик просто вынужден был обращаться к более ранним версиям мифов: только в этом случае он мог быть уверен, что основная масса слушателей или читателей хотя бы в общих чертах знакома с сюжетом. То, что мы сейчас называем древнегреческими мифами, большинство греков считало частью своей истории, которую поэты со времен Гомера доносили до них в стихах. Излагая миф, повествователь совершал примерно то же, что сделал Сесил Демилль, пересказав в 1956 году сюжет о Моисее в своем фильме «Десять заповедей». Демилль добавил интригующих второстепенных персонажей (царицу Нефертари, например) и несколько увлекательных сюжетных линий (в частности, любовь Моисея к Нефертари), но он, вне всякого сомнения, рассказывал ту же историю, что и Библия. Это подтверждают награды от иудейских и христианских организаций, присужденные фильму как успешно знакомящему зрителя XX века с библейским сюжетом. И в подражательстве или вторичности фильм Демилля также никто не обвинял: он триумфально прошел в прокате и до сих пор вызывает восхищение режиссерскими находками. Больше того, 42 года спустя «Десять заповедей» Демилля вдохновили DreamWorks на создание мультфильма «Принц Египта» – анимационную версию библейской истории, снова переиначенной и снова покорившей и прокат, и критиков.