Тем злополучным вечером я увидела его впервые. Я занималась тем, что неторопливо размазывала грязь по полу. Стены серые, пол серый, затоптанный, а швабра ярко-салатовая, и это мне нравилось, хотя её я тоже ненавидела. Хотя, в тот период своей жизни я ненавидела всех, особенно этих мужчин. Мне казалось, что они специально игнорируют коврик у дверей и топают своими грязными ботинками, оставляя на полу осеннюю грязь. Им нравилось унижать меня, Лизу Муромскую, девочку, что играла на трех музыкальных инструментах, а в обеденный перерыв читала Шекспира. Они хотели меня сломать, и порой мне казалось, что у них получается.
Так вот, вернусь к нему. Я старалась не поднимать глаз от пола, мне так было легче. Шваброй вперёд, назад, сунуть в ведро, отжать и снова. Но в этот раз на движении вперёд моя салатовая подружка по несчастью уткнулась в лакированные ботинки. Они буквально сверкали, и вдвойне удивительно, почему же от таких блистательно чистых ботинок грязные следы? У меня в зобу дыхание сперло. Да, я ничто. Я значу для них меньше, чем тот же коврик. Но… сколько можно?
– Там есть коврик, – сказала я выпрямившись. – Возле двери.
И потом только подняла на него глаза. Медленно, очень медленно, боясь его гнева и одновременно ликуя – я дала хоть какой-то отпор! Дорогие ботинки, брюки идеально выглажены, галстук… Галстук повязан небрежно, и мне ужасно хочется его перевязать – это я могу мастерски, но желание глупое. Наконец добираюсь до лица, голову приходится задрать, так как мужчина гораздо выше меня. И смотрю в его глаза. Они абсолютно непроницаемы, по таким не понять, что у человека на уме. Он может с равным успехом рассмеяться или просто заехать мне по лицу, мне хочется сжаться в предчувствии этого удара.
– Богдан Львович, – влез сопровождающий мужчину парень. Наверняка – охрана. – Я…
– Не стоит, – остановил он парня, хотя тот явно горел желанием поставить меня на место. – Девушка права.
И… вернулся назад, тщательно вытер ноги о коврик. Растерянный телохранитель сделал то же самое. Мимо меня прошли молча, а я, не понимая, зачем мне это, за ними следом, швабра салатовая волочится по полу. Дверь в кабинет закрывалась медленно и я успела уловить обрывок разговора.
– Это что за чудо со шваброй? – спросил тот, что Богдан Львович.
– Это городская сумасшедшая, – засмеялся Виктор.
Дверь закрылась, я остановилась перед ней. Так и есть – сумасшедшая. Нормальная бы сюда не попала, нормальная обходила бы это место за сотни метров, как минимум. А я – здесь. Я искреннее ненавижу каждый сантиметр этого здания, которое практически стало мне тюрьмой. Тогда, несколько месяцев назад, когда меня притащили сюда и истерзанную, причём не столько физически, сколько надорванную душевно, бросили на пол перед Виктором, он сказал:
– Отмыть и на панель.
И забыл про меня, зачем я ему нужна? А я… я не хотела, я не могла. Мама бы в гробу перевернулась, попади я на панель. Хотя, она бы и за смерть Василька… не думай, Лиза, не думай о том, чего не можешь изменить.
– Нет, – твёрдо сказала я прямо с пола. – Я просто повешусь и все.
– Думаешь, мне тебя жалко? – хмыкнул Виктор, снова обратив на меня внимание.
– Думаю, вам дороги ваши деньги…
Он засмеялся. Он вообще любил смеяться, этот человек, который так легко ломал чужие судьбы.
– И что ты можешь, кроме как трахаться?
– Я могу играть на фортепиано. На скрипке. Ещё виолончель, но немного хуже.
Теперь засмеялись все. Наверное, забавно смеяться вот так, когда ты сильный, когда вас много, а жертва всего лишь сломанная девочка. Я нашла в себе силы и встала.
– Я могу мыть пол, – сказала я. – У вас тут очень грязно…
Мне и правда выдали швабру, ведро, показали, где набрать воду. И я водила туда-сюда по полу и не понимала – зачем ему это нужно? Долг, который мне в наследство Василек оставил, был таким несметным, таким огромным, что шваброй его не отработать. Но… он ждал. Наверное, того, что я сломаюсь, других вариантов у меня не было.
Грязный коридор никуда не делся, но он был пуст. Иногда мне даже казалось, что если я уйду, то этого никто даже не заметит, но проверять боялась, слишком свежи воспоминания. Сейчас же я осторожно поставила швабру у стеночки и прошла в кабинет, который выходил окнами на парковку. Окно было приоткрыто, холодно, я сразу же его закрыла. Прижалась носом к стеклу – запотело от моего дыхания.
– Ну же, – попросила я, сама не зная, чего.
Хотя нет, знала. Я хотела видеть, как он уходит, этот Богдан Львович. Он никак не вписывался в уже устоявшееся течение моей дерьмовой жизни. Как элемент пазла, который приблудился из другого набора и портит всю картину. Протерла стекло рукавом и снова вгляделась, на улице тем временем начал накрапывать дождь, я с тоской подумала о том, сколько ещё грязи мне натащат.
А потом я увидела его. Телохранитель нёс над ним зонт. У машины, это был чёрный автомобиль класса люкс с наглухо затонированными окнами – он остановился и закурил. И посмотрел. Просто на здание, а казалось – на меня. Я успокоила себя тем, что он не мог найти взглядом меня среди десятков тёмных окон. Точно не мог. Дверца автомобиля хлопнула, я вздохнула и вернулась к своей верной подружке – салатовый швабре.
– Эй, барышня-крестьянка, – окликнул меня Стас.
Стас – порождение этого места. Такое же больное и злобное, как оно само. Я ненавидела его, пожалуй, больше всех, хотя и пыталась убедить себя, что он недостоин моей ненависти, но получалось плохо. Пожалуй, больше всего меня поразило то, что он читал Пушкина и прозвище мне подобрал удивительно верно.
– Что?
Один господь знает, как я не хотела отвечать, я мечтала просто сделать вид, что не вижу его, пройти мимо, а лучше – ударить. Сильно, наотмашь. А по факту ударить меня мог он, поэтому я ненавидела его, но всегда отвечала.
– Ты правда Черкеса отправила ноги вытирать?
В моей голове, пощелкивая, закрутились шестерёнки. Я многое узнала в этой обители зла, даже того, чего лучше и не знать. Поэтому вспомнила сразу – Черкесов Богдан. Черкес. Тот, чьё имя лучше не упоминать, а если упоминать, то шёпотом. Конкурент нашего босса, а порой и партнёр, в зависимости от ситуации. И даже наши ребята, а это те ещё отморозки, признавали, что он страшный человек
– Тебя это не касается, – ответила я, как можно спокойнее.
Главное – не показывать ему, как я его боюсь. Хотя, он наверное и так это отлично знает…
– Он от тебя мокрого места не оставит, – посмеиваясь сообщил мне Стас. – Он твою швабру тебе засунет в…
– Не все такие уроды, как ты, – выкрикнула я.
Воистину, сегодня в меня вселился бес. Наверное, я буду долго жалеть о том, что сделала в этот день, буду пожинать плоды. Но… сейчас осознание этого меня не остановило. Я ударила его. Получилось не так сильно, как в мечтах, но очень даже звонко. Я поняла, что случилось – я устала бояться. Наверное, я готова к тому, что они меня растопчут. Ударила его, а у него лицо такое удивленное, я глаза сразу закрыла, чтобы не видеть его ярости… Скулу обожгло болью, такой, что слезы выступили, а он схватил меня за волосы…
