Предисловие
Ястребиный взгляд
Искренний, спешащий высказаться, при этом интеллектуал – цепкий четкий ум, отлаженная логика. Энергичный, подвижный, с ястребиным взглядом… Таким я вижу Алексея Сахнина.
Он – левый. Он, выражаясь старинным языком, народник. Из тех, кто переживает за обычных безвестных и беззащитных, многажды обманутых и униженных людей. У них нет нормального жилья, нормальных доходов, нет достойной жизни.
Сахнин с его образованием и способностями мог бы пополнить городскую «продвинутую среду», сделать карьеру успешного журналиста и разглагольствовать на эфемерные темы, попивая винцо в полубогемном кафе. Но ему есть дело до большой России, и, наверное, поэтому он был вынужден бежать.
Он выходил к заводским проходным – защищать рабочих, он выходил к общежитию – не давал выселить многодетных, он сражался с наемными верзилами, вырубающими парки и сносящими старинные здания.
Он всегда презирал фальшь «двойных стандартов», готовый быть вне всех ложных контекстов нашего времени. Он одновременно боролся с пыточным укладом тюрем и автозаков, который кто-то выдает за «государственничество», и тошным олигархическим устройством, которое кто-то выдает за «прогрессивность». Понятное дело, такому парню очень трудно.
Сахнин – нонконформист. Яркий и яростный элемент. Без таких жизнь теряет энергию. Если переведутся самостоятельные люди, которых лично оскорбляет несправедливость, будут всюду нераздельные пошлость и подлость.
Интересно, что в этой книге, выражая понятную симпатию единомышленникам-левакам, автор вводит экзистенциальный план.
Всех судьбы ждут разные. Что будет с Россией? С каждым из нас? Вопросы…
Перед нами серьезная, тщательно скроенная аналитическая работа, за которой чувствуется жар переживания.
В этой книге есть то же, что и в ее авторе – холодная ясность и горячая искренность.
У всех разные оценки уличных протестов, начавшихся в декабре 2010-го: неровных и неоднородных. Кто-то разочарован, кто-то надеется, кто-то заранее не верил. Было всякое: ораторы и обычные граждане, у кого-то риск, боль, сломанная судьба, у кого-то безопасное позерство. Но все осталось в истории.
Что бы вы сейчас ни думали, как бы ни стали думать в дальнейшем, эта книга – пособие по важнейшей части новейшей истории нашей страны.
Сергей Шаргунов
Большая часть моей сознательной жизни прошла в эпоху тишины. Это называлось ненавистным словом «стабильность». Не то, чтобы время стояло на месте и ничего интересного не случалось вообще. Нет, иногда новости были захватывающие и волнующие. Где-то начинались войны. Политики непрестанно встречались на высшем уровне и что-то обсуждали. Заключались какие-то соглашения. Внутри страны тоже все, как тогда говорили, «динамично развивалось». Без перерыва шли «реформы». Что-то приватизировали, что-то, наоборот, отнимали у частников и передавали под контроль государства. Некоторых олигархов сажали в тюрьмы, у других было все хорошо. Мы видели по телевизору: одних – за решеткой и в кандалах, других – в Куршевеле и с девушками модельной внешности. В общем, жизнь кипела.
Было только одно но: в этом празднике жизни никак нельзя было поучаствовать. Т. е. опять не точно. Можно было сделать карьеру. Правда, с каждым годом это становилось все сложнее, но кое-кто преуспевал. Был даже шанс прорваться в политике. Для желающих существовали прокремлевские молодежные организации, которые, предполагалось, станут социальными лифтами для лояльной молодежи. Правда, подняли эти лифты немногих. Большинство осталось внизу. Но, как бы то ни было, кто искал – тот находил. Пристроиться было реально. А вот участвовать с правом голоса было невозможно. Приспособиться – да, поменять – нет.
Это было главное правило эпохи «стабильности»: никто не смеет соваться в политику без высочайшего приглашения. Режим и олигархия, на которую он опирался, шаг за шагом отстраняли общество от любой формы участия в определении своей судьбы. Собственно, и во времена Ельцина демократия использовалась только как камуфляж для борьбы элитных кланов, но при Путине ее решили резко сузить, чтобы даже случайно никто не смог прорваться. Суды поставили в прямую зависимость от исполнительной власти. Кремлевская администрация взяла в свои руки нити управления основными эфирными и печатными СМИ. Было «зачищено» партийно-политическое пространство. В конце концов, из сотен существовавших на рубеже веков партий, к середине 2000-х осталось только семь. Да и те были партиями только по имени, по существу представляя собой переговорные комнаты между бизнесом и администрацией президента. Право митинговать, демонстрировать и вообще «бузить» на улицах тоже скоро свели к минимуму. Несогласных ждали репрессии. Чаще – мягкие. Штраф или несколько суток административного ареста. Реже – реальные. Мальчики и девочки из НБП, например, получали вполне себе взрослые сроки.
Во всем этом была своя логика. Реформы, которые проводились в эпоху Путина, все как на подбор, были непопулярными. Волшебная нефтяная конъюнктура позволяла смягчать их социальный эффект. Но допустить свободу дискуссии в этих условиях все-таки было нельзя. Раздутая медиа-популярность президента быстро сошла бы на нет, если бы все кому не лень принялись бы критиковать. Разыгрывать спектакль социального популизма режим мог только на сцене, полностью зачищенной от любых критиков.
Но логика логикой, а активным людям, да еще позволявшим себе такую роскошь как убеждения, жить было душно. За любую попытку как-то повлиять на будущее страны, города, да хоть жителей своего дома – тут же били по рукам. Разумеется, во имя «стабильности». Поэтому нас крепко научили ненавидеть этот идеологический штамп.
Сочетание активности и убеждений было почти стопроцентной гарантией попадания в крохотное гетто российского общества эпохи стабильности – в активистские движения.
На практике это выглядело так. Пару раз в месяц каждая группа организует какую-то акцию. На нее приходят несколько десятков (иногда сотен) человек. Почти всех вы знаете по именам или, как минимум, в лицо. Еще пару раз вы ходите «в гости» на акции других групп. Там такая же картина. Есть пара сайтов, которые отслеживают происходящее в гетто. Остальные медиа это не интересует. В море российской политики мы – крохотная щепка, которую болтает без особого смысла в разные стороны. Так было много лет.
Но на протяжении этих лет мы все, обитатели гетто, выживали, благодаря надежде на то, что вот-вот путинская стабильность кончится и главным героем российской истории станет, наконец, российский народ. Когда в 2005 г. на улицы городов вышли миллионы стариков и студентов, у которых правительство отняло данные когда-то советской властью льготы, наши надежды достигли стадии экзальтации. Движение быстро схлынуло, но мы еще какое-то время ждали «новой волны» народного гнева. Потом было несколько лет надежды на социальные движения. Они стали возникать повсюду как грибы. Локальные, умеренные, неполитизированные, но нам казалось, что это только первая стадия роста. Но подъем скоро кончился. Когда в декабре 2007 г. на заводе «Форд» во Всеволжске прошла громкая и успешная забастовка, организованная независимым профсоюзом во главе с Алексеем Этмановым, нас охватила новая надежда. Казалось, вот он, старый добрый рабочий класс. Восстает из праха постсоветского социального хаоса, осознает свои классовые интересы и уже недалек тот день, когда «Подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах»… В общем, канонические слова Петра Алексеева наполнялись новым, актуальным смыслом. Но к 2010 г. стало ясно, что подъем рабочего движения носит ограниченный характер. Он затрагивает несколько специфических отраслей промышленности в некоторых регионах страны. Потом была надежда на «городские восстания». В 2009–2010 гг. в нескольких регионах произошли неожиданно массовые выступления протеста, быстро приобретшие ярко антиправительственный характер. Особенно мощными были выступления в Калининграде и Владивостоке. Активисты социальных движений и политических групп тогда мечтали, что это лишь пролог к грядущему подъему массового движения. В общем-то, они были правы, но ясно это стало не сразу.
