1
Все началось с того, что кто-то пропал. Боя часов я так и не услышал. Дождь молотил по окнам с такой силой, будто собирался, во что бы то ни стало выдавить хрупкое, заклеенное лентой тусклое стекло. Пусть гром сейчас бушевал где-то в отдалении, напоминая о себе низкими хриплыми раскатами, но вспышки молний, то и дело расцветали в черном ночном небе нежным хрустальным заревом, разгораясь с каждым разом все ближе и ярче. Месяц гроз в нашем захолустье – это вам не шутки. Пройдет еще немного времени, и ливень превратится в сплошную серебряную стену, а ветер будет завывать в щелях и дырах чердака, как сумасшедший. Хорошо, если не завалится потолок в нескольких комнатах, как было в прошлый раз. Сколько дней мы потратили, пытаясь, навести там порядок после потопа? Вспомнить страшно. А уж сколько плесени появилось на стенах кухни и кладовой, даже говорить не хочется.
Несколько минут я неподвижно лежал, подтянув колени к животу, обхватив себя руками и не отрываясь, смотрел на четкий рисунок треугольного окна, за которым катилось злое тяжелое небо. В этом была единственная прелесть чердака: отсюда видно бесконечное небо над головой. Но обычно до этого самого чердака нет дела, ни Маме, ни Папе, ни всем остальным, включая моего учителя Рудольфа: сюда слишком тяжело подниматься, а холод здесь такой, что можно подхватить простуду еще легче, чем на улице в морозный день. На чердаке пыльно и угрюмо, кругом полно паутины, а через щели в стенах можно запросто просунуть кулак – кажется, дедушка Оскар пытался справится с этой напастью с помощью пары досок, да молотка с гвоздями, но это не слишком помогло. Тогда бабушка Магда решила заткнуть щели старыми тряпками, но и их растащили крысы. Чердак не любит никто. Даже я.
Здесь слишком неуютно, полно старого хлама, которому место только на свалке и нет игрушек. Сломанная вешалка в углу, завалившийся на один бок деревянный шкаф у входа, продавленный диван с грязной обивкой, пара допотопных холодильников и даже телевизор без экрана. Иногда мне кажется, что этот чердак безразмерный, и здесь можно отыскать любую рухлядь, которая когда-либо была в нашем Доме. И папину старую бритву, и мамину заколку, и даже кисточки дяди Лео если, конечно, он потерял их тут, а не оставил где-нибудь в парке или в лесу, как это бывало. Да, этот чердак – то еще место.
Дождь за окном все набирает силу. Ветер стучит в стекло кулаком, требуя, что бы я впустил его внутрь, но я слишком хорошо помню уроки тети Астрид, которая говорит, что бы я никогда не открывал незнакомцам. Ветер, может, и постоянный гость нашего Дома, но я знаю, что этого делать нельзя. Может тетя Астрид и немного странная, но я стараюсь не огорчать ее по мелочам. Проще слушаться взрослых, чем объяснять потом, почему ты сделал иначе. Спасибо, тетя Астрид за твои советы, хотя и не всегда прислушивался к ним. Я скучаю по тебе.
Я скучаю по всем вам.
Меня зовут Вильгельм Клингедорф, для друзей Виль, но можно и Вили. Мне восемь лет.
Я проснулся на чердаке десять минут назад, прижимая к груди маленького плюшевого пингвиненка Адри. Уже не помню, кто так его назвал. Может быть, я сам, а может, кто-то из моих братьев или сестер – сейчас уже не скажешь точно. Но это имя мне нравится. И Адри тоже. Наверное, его полное имя Адриан, но это звучит слишком глупо для такой игрушки. Я нашел Адри в подарочной коробке на Рождество несколько лет назад. Тогда Мама еще разрешала мне спускаться в Подвал, и на двери не было этого ужасного амбарного замка, который висит сейчас, а Папа не крепил засовы и не заколачивал лестницу на нижние этажи досками крест-накрест. Хорошее тогда было время.
У Адри нет правого крыла, и вместо левого глаза только огромная желтая пуговица: у моей тети Астрид не нашлось ничего более подходящего для починки, но сойдет и так. Можно, конечно, поискать в ее вещах что-то другое, вроде бусины или брошки, но я стараюсь не заходить в ее комнату после… А, впрочем, не важно.
Я проснулся четверть часа назад от грома и молнии, даже не услышав боя часов. Странно, ведь эти старинные часы с таким большим маятником, что на нем можно качаться, как на качелях, грохочут так, что их слышно из любого уголка Дома. Ну, кроме Подвала, разумеется. Там вообще ничего не слышно. И темно, как в мешке.
Впрочем, последнюю неделю во всем Доме полная темнота – недавний шторм оборвал не только все провода, идущие к Дому, но и вывел из строя генератор, поэтому приходится пользоваться свечками. Одна из них даже стоит на полу в ржавой банке, возле дивана, где я сейчас. Правда, она давно потухла, и теперь мне придется пробираться до двери в полной темноте. Не люблю чердак, не люблю темноту. Даже молния не может осветить все вокруг – вот, сколько ненужного хлама под ногами.
Темнота на чердаке, как будто, живая. Вернее, она, на самом деле, живая: помимо крыс и пауков, размером с мой кулак, здесь точно прячется кто-то еще. Ну, а как же иначе, если в этом месте можно найти все, что только пожелаешь, кроме самого необходимого и нужного? Монстр, может, сидит за диваном, а может, таится в шкафу или прячется за вешалкой. Он вообще, многое может. И он совсем не боится простыть. Я точно знаю. Конечно, Мама и Папа не верят мне. Они говорят, что монстров на чердаке не существует. Что это выдумки и моя разыгравшаяся фантазия, что бы только не делать уроки или не есть кашу утром. Но это не так. Я уверен.
Зато, они говорят, что Монстр есть только в Подвале. Так если один сидит в самом низу, почему другому не жить на самом верху? Иногда я совсем не понимаю взрослых.
Даже не знаю, видел ли кто-то монстров в Доме на самом деле. Мы редко говорим на эти темы даже в лучшие времена, а уж теперь и подавно: бабушка Анна считает… вернее, считала, что если помянуть чудовище, оно обязательно откликнется и придет на зов. Жутко, правда? Не знаю, работает ли это только с чудовищами, но с Санкт-Николаусом не вышло: я специально вслух рассказывал о нем всем в Доме, но так и не увидел того, кто оставлял подарки под елкой. Возможно, он не пришел, потому что мы устали праздновать Рождество? Может, и с монстрами такая же штука?
Бабушка Анна была очень осторожной, очень доброй. А еще, она была религиозной фанатичкой и полной дурой, как говорил Папа, перебрав в винном погребе. Она пропала первой. Или первой была Ника, моя сестра? Не могу сказать точно: у нас большая семья, и мы все живем в одном Доме – с таким количеством родственников, и правда, легко запутаться, но одно я знаю наверняка: все началось с того, что кто-то пропал. Пропал в нашем Доме.
Дождь за окном превращается в настоящую занавесь, сшитую из серебряных ниток. Маленькая лужица воды собирается возле трещины на стекле, и отклеившаяся лента играет на сквозняке. Фу, как же на чердаке холодно и противно! Капли падают с обломанного подоконника и текут на пол с этим ужасным звуком. Кап-кап. Тук-тук. Словно кто-то невидимый барабанит по стеклу отрубленными пальцами.
