Глава 1
Возражение – предтеча бунта
– Я заслуженный офицер. Вы не можете так просто взять и расформировать несколько элитных подразделений спецназа! – это была аудиенция в «русском Пентагоне» на Арбате. Генерал Кораблев позволил себе возразить министру обороны. Он понимал, что это чревато отрешением от должности, но был уверен, что даже в самом худшем случае с ним не посмеют расстаться по-плохому. Дело было даже не в выслуге лет, не в боевых наградах. На это всем наплевать. Дело заключалось в реальной силе, которая за ним стояла. А за ним стоял спецназ ГРУ. Положим, не весь спецназ, но ряд оперативно-боевых групп создавал и курировал лично он, и его авторитет в этих подразделениях являлся непререкаемым.
Он мог растормошить это чиновничье болото, посеять смуту. Чтобы доказать, что рановато его списали и он – вовсе не отработанный материал. Хотя, копаясь в своей памяти, Кораблев сейчас явственно ощущал, что от былой бравой уверенности военного разведчика осталась только злоба. А гнев для разведчика – худший напарник. Так он обычно наставлял подчиненных.
– Вы мне угрожаете? – не внял аргументам генерала министр.
После этого вопроса генерал понял, насколько сильно он ненавидит этого министра, похожего на зажравшегося мытаря, его некомпетентность, эту высокомерную уверенность в себе, явный апломб холеного и неповоротливого борова в часах с бриллиантами от «Адемар Пиге»…
…И на его запястье были не «командирские». Хотя «Брайтлинг» и есть командирские, только швейцарские. Нет, это была не зависть. Подобное чувство зовется ненавистью, причем неприятие к своему визави обнаружилось сословное, органическое, физическое. И клановое. Боевой офицер никогда не признает гражданского, тем более успешного мебельщика и фискальщика, своим прямым начальником, даже если ответит «Есть!». Армия и спецназ – не для мебели…
Генерал вспотел. Спустя мгновение козырнул и щелкнул каблуками. Сдав пропуск, он вышел в скверик Гоголевского бульвара, где ждал его старый друг и соратник полковник Дугин, лицо которого украшало столько же шрамов, сколько швов от пластических операций разместилось на телах Памеллы Андерсон, Маши Малиновской и еще пары фриков, вместе взятых.
Просьба подчиненного не была исполнена. Генерал не улучил удобного момента и не спросил про задержанного накануне подопечного Дугина, сорвиголову, который умудрился избить патруль дорожно-постовой службы в одиночку, и только за то, что у парня попросили документы. История времен Ришелье, смачно описанная Дюма. Извечное соперничество «мушкетеров короля» и «гвардейцев кардинала», антагонизм спецслужб, производное системы сдержек и противовесов.
Только ГРУ – уже давно не в любимчиках. В мирные дни совсем иные фавориты. Дерзкие ребята, опаленные реальной войной, а не кулуарным рейдерством, не удобны. Они слишком жесткие и почти не управляемые. Они слоняются без дела по улицам, и у них чешутся руки… И при этом они слишком много знают и многое умеют.
У памятника автору «Мертвых душ» они разговаривали о судьбе своих ребят.
– Что будет, генерал? – спросил Дугин, погладив ус.
– Несколько бригад расформируют. Батальоны чеченцев тоже. В мирное время они не нужны. И твоих ребят.
– Что я им скажу?
– Скажешь правду. Это политика. Не только нас режут. Двести тысяч офицеров сократят. Двести тысяч. Даже курсантов не будут набирать. Ликвидируют институт прапорщиков и мичманов. Считают обузой тех, кто что-то знал. Кто научит солдата, срок службы которого один год, управлять техникой, стрелять и терпеть лишения? Зато этот мебельщик – настоящий специалист по гробам. А гвоздь в наш гроб вобьет его финансистка, когда прекратит выплаты по довольствию.
– Но деньги же вроде есть! Какую штаб-квартиру отгрохали на Хорошевке!
– Во-первых, прошло три с половиной года, а во-вторых, я, как ты помнишь, выступал тогда против строительства в центре Москвы. Такие здания надо возводить в глухих местах! Но это – дело прошлое. А сейчас денег нет! На нас нет точно!
– И проект «Крыса» прикроют?
– Директива уже подписана. Он признан псевдонаучным. А твой профессор Функель объявлен сумасшедшим.
– Тогда крыса сбежит с тонущего корабля!
– Тебе решать, я не стану вмешиваться.
– Товарищ генерал, это же вредительство. Они разваливают спецназ.
– Думай глубже. Они разрушают армию. Причем руками министра.
– Что вы собираетесь предпринять?
– Я ухожу…
– А что делать мне? Я не дам перечеркнуть все усилия и заморозить проект. Это же уникальное открытие. Если сейчас все остановить, то разведка потеряет универсального солдата, не киношного, а реального, способного выполнять боевую задачу без оружия, бесстрашного и изобретательного, с немыслимым для человека болевым порогом, колоссальной выносливостью и живучестью.
– Хорошо, я помогу тебе, как смогу. Не верю, что у тебя с этим хоть что-нибудь получится. Но у меня ведь в данном случае личная мотивация, не так ли? – как-то обреченно улыбнулся ниточкой губ Кораблев. – Вот визитка человека, обиженного на власть не меньше нас. У него огромные деньги и невероятные связи.
– Кто он?
– Пенсионер. Но учти: за помощь он потребует от тебя одну услугу.
– Если ее выполнение в моих силах, я справлюсь.
– Да, если ты примешь его условия, не забудь, кто всю жизнь был твоим покровителем.
– Разве могу я забыть о вас?
– Обо мне постарайся все же забыть, но помни о министре. Пусть он подаст в отставку… Уволь его!
Глава 2
Без отпевания и за пределами кладбища
Семья! Вот, что действительно беспокоило генерала Кораблева. Его сын от второго брака, три года прослуживший в спецназе, учился в Военно-дипломатической академии. Кем он станет? «Пиджаком», и будет работать на благо Родины в резидентуре какой-нибудь страны, или «кротом» – внедренным агентом под прикрытием – теперь отцу этого не узнать. Уже взрослый – все поймет.
О дочери сейчас почему-то не думалось. Дочь… Она вся в маму. Независима и неблагодарна. Ангелина была пристроена. Она вышла замуж за богатого чеченца, которого патронировал сам Кораблев, уверенный в необходимости системы сдержек и противовесов вайнахских тейпов. Безуспешно выводя недовольную Кадыровым знать из-под опеки ФСБ под крыло ГРУ, Кораблев терял боевых товарищей, но с упорством непризнанного патриота стоял на своем, как мог…
Ну, а Макс, его любимчик… Старшего, Макса, первенца, он потерял в Чечне. Что бы там ни говорил Дугин, но он его потерял. И от этого по-прежнему испытывал невыносимую боль.
Память все время рисовала одни и те же сюжеты многолетней давности…
Макс тогда был беззащитным и робким. Ему только исполнилось двенадцать. И больше всего ему не хватало материнской ласки. В таком раскладе, похоже, был виноват сам Кораблев, но признаться в этом самому себе тогда мешала гордость. Это сложное чувство, которое так же часто рождается от обиды, как и от восхищения…
