В 25 лет я собирался умереть. Я просто хотел избавиться от боли. В тот день я сидел на ступеньках гаража с дулом пистолета во рту, в пьяном угаре, с ощущением горькой, убийственной безнадежности.
У меня было все, что можно пожелать. Но я все разрушил…
Я всегда хотел быть незаурядным, потрясающим, эксцентричным. Я хотел изменить мир и, несомненно, уже многого достиг.
К двадцати двум годам я был известен в вашингтонских деловых кругах как Вундеркинд – глава растущей компании, которая быстро расширялась по обе стороны Восточного побережья, ведя дела по всему миру. У меня была прекрасная жена, замечательный сын и дом, слишком большой для нас троих. И тем, кто не пытался заглянуть за ширму роскошных костюмов и беззаботного трепа, казалось, что у меня все в порядке. Однако внутри я был полон вины и неверия в собственные силы. Я устал.
Несмотря на страстную увлеченность экстремальными видами спорта и склонностью работать до потери пульса – нередко я проводил на работе по несколько суток подряд, – я утратил способность подчинять мир своей воле. Мой брак разбился вдребезги. На миллион мелких осколков. И я остро чувствовал, как осколки этой катастрофы впились в мое существо.
Я не уделял внимания жене, поэтому рядом с ней появился другой мужчина. Какое-то время я делал вид, что ничего не замечаю и мне безразлично то, что происходит. Но ощущение, что твое место кто-то занял, разъедает душу. Оно сводило меня с ума. Я обвинял жену. Проклинал ее. Пытался выбросить из своей жизни. Ну что с того, что у меня не было на нее времени?!
Но где-то в глубине души я ясно понимал, что мое эгоистичное поведение и неспособность проявлять любовь испортили наши прекрасные отношения. Я больше не мог притворяться, что эта драма не разрывает мое сердце на части.
Не то чтобы мне было впервой что-то терять. Я и до этого множество раз терпел неудачи, но, как правило, рассматривал их как очередную ступеньку к успеху. И всегда считал успех чем-то неизбежным. Похоже, так и было.
Только в этот раз неудача постигла меня в семейной жизни. И казалось, ничего нельзя было сделать.
Я сходил с ума, поскольку не мог ничего изменить своими силами. Мне всегда удавалось решать любые проблемы и задачи раньше других благодаря безудержному, целенаправленному, сверхчеловеческому энтузиазму. Но сделать что-либо в этой ситуации было мне неподвластно. Я не мог заставить жену верить мне. Или любить меня.
И это причиняло невообразимую боль.
Хотя со стороны все наверняка выглядело иначе.
Да, я не хотел терять жену – но не по каким-то благоразумным причинам. Я не мог допустить любую потерю. Ни за что! Никогда! Поэтому я изменил свое поведение на несколько месяцев – ровно на столько, чтобы показать, что я примерный семьянин. Я соблюдал все формальности: стал проводить больше времени с женой, водил ее в дорогие рестораны, устраивал сказочные шопинг-туры. Я ожидал, что три месяца образцового поведения вернут мне ее любовь и уважение. Я даже сказал ей об этом. Но это только еще больше отдалило ее.
Поэтому я ударился в то, что мне давалось лучше всего – в крайности. Дольше работал. Громче клялся. Усерднее тренировался. Каждую минуту без сна я проводил в попытках утихомирить боль.
День за днем я закрывал за собой дверь кабинета и рыдал над своим столом. Мой ассистент учтиво стучался, напоминая мне о совещаниях. Я умывался, поправлял галстук и отправлялся проворачивать невероятные сделки. Но внутри я был подавлен и эмоционально разбит. А значит, нужно было прикладывать еще больше усилий. Что я и делал.
Я понуждал себя до изнеможения, и даже сильнее. В какой-то момент за пару дней я даже похудел на девять килограммов; а во время беспощадных тренировок в зале подхватил стафилококковую инфекцию. И сначала врачи не сумели ее обнаружить.
Четыре дня я пролежал в реанимационном отделении больницы. Ко мне водили инфекционистов, мне сделали анализ крови на СПИД и другие аутоиммунные заболевания. Все было чисто. Врачи не могли понять, в чем же дело, и видели один выход – пробовать разные антибиотики. Если один не помогал, назначали другой. Затем еще один. И так снова и снова. В конце концов я пошел на поправку.
Но мое тело было разбито. Я был слаб и потерял форму. Все, ради чего я так упорно работал, исчезло. И это причиняло мне еще больше страданий.
Я всегда считал, что сумею справиться с любыми трудностями, и всегда прилагал достаточно усилий, чтобы преодолеть их. Но сейчас, впервые в жизни, я был физически на это не способен. Мало того, что я подвел семью, я подвел самого себя. Единственный друг, который у меня оставался (я сам), меня бросил. И я не мог избавиться от ощущения одиночества. Я был поглощен своей неудачей. В голове беспрестанно крутились страшные мысли.
На этот раз я был побежден. Пришло время выйти из игры.
Если стафилококковая инфекция не убила меня, то теперь я хотел сделать это собственноручно. Вот так я очутился посреди гаража, в стельку пьяный, со стаканом виски в одной руке и пистолетом в другой.
Слезы катились градом по лицу. Моя печаль вылилась в рыдания. Она была настолько глубокой и причиняла столько боли, что я готов был умереть. Другого выхода не было. Я жаждал смерти. Смахивая слезы, я схватил коробку с пулями. Словно в тумане (в конце концов, мне придется самому выполнить эту работу), я старательно совал пулю за пулей в свой браунинг 22-го калибра, пока не набил полную обойму.
Сделав еще глоток виски и шатаясь, я поплелся к заднему крыльцу гаража. Присаживаясь, я неловко, с грохотом стукнул стакан о ступеньку. Но он уцелел. На несколько секунд это наблюдение отвлекло мое внимание от грустных мыслей. Но они тут же накатили снова.
Я поднял пистолет и поднес его к голове. Мне было любопытно, как будет лучше – приставить пистолет к виску или ко рту? Смогу ли я хотя бы в этом не напортачить? Я решил, что выстрелить в рот будет надежней.
Я был совершенно серьезен, когда почувствовал на языке вкус ружейного масла. Отчасти мне было интересно, решусь ли я это сделать, а отчасти хотелось скорее со всем покончить. Я устал от страданий.
