Вечером 8 декабря 1980 года, в понедельник, мне в Лондон позвонила Йоко Оно. «А что это вы не в Нью-Йорке? – спросила она. – К нам на выходных из BBC наведались. Думали, и вы на огонек зайдете». Я как-то растерялся. Да и что мне было ей отвечать? И нескольких недель не прошло с тех пор, как я сам предлагал им с Джоном дать совместное интервью… ладно, сознаюсь, мне хватило бы и Джона, – так она же сама и отказалась: мол, время не то. В чем там было дело – кто знал? Йоко с головой ушла в нумерологию – числа у нее там, что ли, не сошлись? А может, была и другая причина. Но, видимо, сейчас, когда в магазинах появился «Double Fantasy» – первый альбом Джона Леннона за пять лет, – время явно было самое то, и Йоко настоятельно требовала, чтобы я немедленно вылетал в Нью-Йорк. «И чем скорее, тем лучше!» – торопила она.
Я позвонил своему редактору в газете Sunday Times, в которую в те дни иногда писал, – они забронировали для меня билет на завтрашний утренний авиарейс в Нью-Йорк. В ту ночь из моего проигрывателя звучал «Double Fantasy», я снова и снова перечитывал тексты песен, и моя душа пела от предвкушения. Я знал Джона с 1967 года, со времен своих первых репортажей о Beatles, в те дни снимавших на западе Англии фильм «Magical Mystery Tour». Позже меня допустили в близкий круг, я своими глазами видел, как Джон работает в лондонских студиях на Эбби-роуд; я бывал вместе с ним в лондонском офисе Apple; мы не раз беседовали у него дома – в Беркшире, в Титтенхёрст-парке; я был рядом с ним в Канаде, в Нью-Йорке…
В Канаде, в 1969 году, незадолго до Рождества, он подарил мне, возможно, самую невероятную сенсацию в моей карьере журналиста, когда сказал, что ушел из Beatles, – но только добавил: «Сейчас не пиши. Я скажу, когда будет можно». И я не написал.
Спустя четыре месяца, когда все газеты мира наперебой кричали: «ПОЛ МАККАРТНИ ПОКИДАЕТ Beatles!» – я позвонил ему, и он дико бесился.
– Я же сказал тебе! Тогда, в Канаде! Почему ты молчал? Почему ничего не написал? – накинулся он на меня.
– Но… ты же сам просил, – опешил я.
– Коннолли, ну ты же журналист! – прокричал он в трубку.
Да, он был зол. Он видел в Beatles свое творение – с тех далеких времен, когда они только возникли, когда их и звали-то совершенно иначе, The Quarry Men, – а значит, ему их и рушить. Ему – и никому другому. Впрочем… их и правда разрушил именно он.
Временами Джона просто нельзя было ни в чем убедить. Да, вот таким он и был – изменчивым, как ливерпульская погода.
«И каким он будет завтра, в Нью-Йорке, когда мы увидимся?» – думал я той ночью в 1980 году, укладывая в сумку кассетник Sony. Последнее письмо от него пришло четыре года назад. Больше мы не общались. Я писал романы и телепьесы, он укрылся от внимания широкой публики – потом он скажет, что решил заниматься хозяйством и воспитывать Шона, своего второго сына. Я уже прочел его недавние интервью в Newsweek и Playboy – те, где он рассказывал, как рад хлопотать по дому, – но я просто не мог представить, как он возится с малышом или печет хлеб, о чем наперебой сообщали журналы. Нет, может, он пару раз и извалял руки в муке, – но чем еще он занимался последние пять лет? Я надеялся, что скоро узнаю.
Перед тем как лечь спать, около полуночи по лондонскому времени, я позвонил Леннонам на Манхэттен, в «Дакоту», – хотел сказать Джону, когда точно прибуду в Нью-Йорк. Трубку взял ассистент, ответил, что они оба отправились в студию – замиксовать одну из песен Йоко, – а ему велели передать вот что: Джон с нетерпением меня ждет, а потому, как приеду, милости просим сразу в апартаменты.
Я проснулся в 4:30 утра: разрывался телефон на прикроватной тумбочке. Зараза, кому там не спится в такую темень? А может, уже едет мое такси, и пора собираться в аэропорт? Но нет. То был журналист из Daily Mail.
– Простите, что разбудил вас, – сказал он. – Но из нашего филиала в Нью-Йорке пришло сообщение, что в Джона Леннона стреляли.
Что? На пару секунд я словно отключился. Ему пришлось повторить.
– Он ранен? – спросил я, собравшись с мыслями. – Тяжело?
Этого человек из Daily Mail не знал.
Эра круглосуточных новостей еще не наступила, так что я встал, спустился вниз и настроил радио на кухне на BBC World Service.
Я боялся услышать эти слова. Но я их услышал. В пять утра они стали лейтмотивом новостей. Джон Леннон был мертв. Убит у собственного дома в Нью-Йорке, на углу Сентрал-парк-Вест и 72-й улицы, когда он вместе со своей женой Йоко. Оно возвращался домой из студии звукозаписи.
Ему было сорок.
За десять лет до этого Джон сказал: вот жизнь, крутишься как белка, сбавить бы темп, а то как бы в ящик не сыграть, когда стукнет сорок… Помню, при мысли, что придет день и нам будет сорок, мы оба улыбнулись – это же так много! – и он спросил меня:
– Ты еще мой некролог не написал?
– Да нет, – ответил я удивленно.
– Вот бы прочитать, когда напишешь, – усмехнулся он.
Тем утром, 9 декабря 1980 года, я отменил билет на рейс в Нью-Йорк. Мне предстояло иное. Некролог.
Джон Леннон не умещался ни в какие рамки. Он менял образы как перчатки и не мог надолго застыть ни в одном. Он был лабиринтом противоречий. Он рвался петь, но настолько не любил свой голос, что не раз намеренно исказит его на записи; он, ревнитель классического рок-н-ролла, со временем причислил себя к авангардным художникам; прирожденный лидер, порой он будет так покорно идти на поводу.
К концу дней он стал богемным миллионером, но по-прежнему любил романтично представлять себя героем рабочего класса, – хотя его растили в просторном доме, в уюте и комфорте, в славном зеленом ливерпульском пригороде, и от пролетария в нем не было ровным счетом ничего. Он выступал на сцене и писал – никакой другой работы ему не пришлось выполнять ни разу в жизни.
Но именно в отношении к Beatles он в полной мере проявил свои противоречия – и, возможно, свою дальновидность. Он создал группу, помог ей стать самым популярным музыкальным и культурным явлением XX века, а потом с небрежной и беспечной радостью превратился в иконоборца и уничтожил свою икону, разбив сотни миллионов сердец.
Фанаты десятилетиями будут спорить о том, что заставило Beatles расстаться, но, если смотреть в ретроспективе, лучшего с ними и случиться не могло. Джон уничтожил их на вершине славы – или, может, за шаг до вершины, – и тем, пусть и сам того не понимая, сохранил их, заморозил во времени, еще до того, как люди охладели бы к их музыке, – а это неизбежно случилось бы, останься они вместе.
Когда они распались, я был потрясен наравне со всеми – но, возможно, именно мне и не стоило бы. Ведь Джон уже изобретал себе новые образы, меняя маски одну за другой. Книжный мальчик, которому для счастья достаточно было сидеть в своей спаленке, малевать комиксы и перечитывать «Алису в Стране чудес», за порогом дома, в компании школьных друзей, обратится в вора, хулигана и дьяволенка. Язвительный студент художественного колледжа, сходивший с ума от рок-н-ролла, затем – паяц и самый остроумный из битлов, изменится до неузнаваемости в конце шестидесятых, приняв облик гуру от психоделики; а следом за тем, в 1971-м, на смену гуру явится иной Джон Леннон – ярый ревнитель феминизма, задумавший устроить свой пацифистский крестовый поход. Но и в семидесятых перемены не завершатся: его «потерянный уик-энд» – полтора года редких, но метких пьяных дебошей, в которых он, рождая шлейф печальной славы, будет совершенно слетать с катушек, окончатся практически в одну ночь, и он, новоиспеченный отец второго сына, превратится в затворника и скроется в своих нью-йоркских апартаментах.
