Дизайнер обложки Ксения Викторовна Одинозода
© Наталья Андреевна Миускова, 2024
© Ксения Викторовна Одинозода, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0062-9847-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
– Поговорим о поэзии. В молодости я сам писал стихи. А Вы?
– У меня к этому не было способностей.
– У меня тоже. Сейчас я Вам почитаю, и Вы в этом убедитесь.
Э. Брагинский, Э. Рязанов
«Сослуживцы».
Всякому человеку свойственно взрослеть; редкие счастливцы с годами в придачу к солидной седой шевелюре обзаводятся и житейской мудростью. И лишь немногие при этом сохраняют былую пытливость ума, наблюдательность, умение по-детски восторженно взирать на мир.
Будем считать, что эта самая книга была создана таким вот сенситивным взрослым, не утратившим способность в совершенно обыденных вещах искренне усматривать чудо.
Чем мне наполнить свой октябрь до краёв?
Вот терпкий аромат листвы взопревшей,
Приятная горчинка маминых цветов,
Гул падающих яблок переспевших,
Что натиску нетерпеливому сдались
Ревнивого порыва ветродуя.
Вот дым сожжённых листьев устремился ввысь.
Вкус ягод подмороженных смакую.
Когда нутро мне обжигает пряный чай
И звездчатый анис на языке горчит,
Я выдыхаю нашу осень невзначай,
Но та противится и вновь в висках стучит.
Лозою дикою запястье обоймёт
И тем напомнит рук твоих касанье.
Внезапно смолкнет ветер, рыжий сумасброд,
Чтоб только не спугнуть воспоминанье.
Я тоже тихо жмурюсь, словно сельский кот,
Под нос мурлычу песню или новый стих.
…уже не снишься по ночам который год,
И оттого я счастлива за нас двоих.
Он прекрасен, как все небожители.
Но и ты не полено ведь с сучьями,
И что жар свой так уничижительно
Раздарила – игра злого случая
И любви непростительно жертвенной.
В жизни часто такое случается,
Когда свыше нам то предначертано,
От чего скрыться не получается.
Мысли ма́ндалой веешь по ве́тру,
Отрекаясь от бренных желаний.
Чтобы идол, умасленный щедро,
Уберёг от любых наказаний.
Только вот позабыла, как гадко
Поступают порой себялюбцы,
Вверить душу таким без остатка
Могут иль храбрецы, иль безумцы.
Ты ни то, ни другое, конечно же,
Пусть те звания нынче в фаво́ре,
Лишь бездумно влюблённая женщина
Со вселенской тоскою во взоре.
Давно мне эту песнь навеял талый снег,
Лежащий под колесами возниц.
Он целый мир объял за свой недолгий век
И много битв он повидал, и много лиц.
Но ярче остальных запомнилась та речь,
Что вёл тремудрый чародей во мгле.
Он к князю воззывал, стремясь предостеречь,
Припав руками к выжженной земле.
«Хвалу тебе воспеть, прославив на века,
В мечтах лелеял всякий трубадур.
Твой замысел высок, хоть доля нелегка,
И оттого так строг твой лик и хмур.
Тяжёлый меч сложи, испей со мной вина
И хлеб мой преломи, пусть чёрств, как камень, он.
Злокозненность судьбы: теперь твоя княжна
И есть тот самый огнедышащий дракон.
Лишь звон монет прельстит да самоцветов блеск,
Что скроет перепончатым крылом
От взоров смельчаков под по́логом небес
В скалистом логове, ей заменившем дом.
Тех не развеять чар отныне и навек.
Смирись, отважный, обуздай свой пыл!..»
«Хоть про́жил долго ты, мудрейший человек,
Но, видно, никогда ты не любил.»
Давно мне эту песнь в звенящей вышине
Насвистывал игривый ветер гор.
Погиб тот славный князь иль здравствует сей день,
Неведомо нам, смертным, до сих пор.
Запах шкур, пропитанных дождём,
Придорожной пыли, звонкого металла…
На заре времён ты мудрым был вождём,
Лишь одной строптивицы тебе не доставало.
И когда в обыденном к отказу
Том девúчьем сердце дрогнет твердь,
В глушь хмурно́го леса увлечёшь ты сразу,
Чтоб не разлучаться с нею впредь.
Чтобы эти горе-акониты,
Синевой манящие во взоре,
Хоть нежны, но дико ядовиты,
На иных не посмотрели боле.
Чтобы для тебя звук голоса пьянящий
Разгонял полу́ночные тени,
Тонкий стан, изгибами манящий,
Трепетал при том волшебном пенье.
Только вот неведомо сильнейшим,
Бой познавшим, смерть и жар азарта,
Не дано хранить очаг тем женщинам,
Что и сами пламенем объяты.
Когда убранство пёстрое сменяет лес на прутья
И мрачных тонких веток ноябрьский частокол,
Извилистыми тропами идёт-бредёт ведунья,
Льняного платья рыжего зажав в руке подол.
Не вскрикнет птица дикая и зверь там
не промчится,
Искрит опушка инеем, безмолвна и слепа,
В молчании звенящем осенний лес томится,
Покуда в час полуночный вершится ворожба.
Ветра застонут лютые, завертят древний танец
В угоду прозорливым языческим богам —
И лик ведуньи строгий вдруг озарит румянец,
Снега клубами пышными падут к её ногам.
А в доме на опушке тепло, трещат поленья,
В печи томится каша и закипает чай,
И дремлет кот – мурлыка на маминых коленях.
И ты, мой славный мальчик, скорее засыпай!
Неслась, себя не помня, резво вскачь,
Копытом тонким о земь дерзко била,
В клубах пыли оставив прочих кляч,
Шальная ярко-рыжая кобыла.
Ей ветер теплый гриву в косы плёл,
Степной ковыль касался нежно тела,
Шептали на ухо ей стаи диких пчёл —
– Она по-прежнему стремглав вперёд летела.
Так я к тебе без устали тянусь,
Подобно скакуну, что волю чует.
Родной меняешь месяц ты на чуждую луну —
– И сердце за тобою вслед кочует.
Играй, мой друг случайный,
Тревожа нервно струны —
Натянутые жилы израненных зверей.
О чём тогда смолчали
Три костяные руны,
Мне без прикрас поведай, не обмани теперь!
Ты бард, а не провидец,
Не шепчешься с ветрами,
Богам даров не носишь, как хочешь, так живешь…
Я ж – баловень, любимец
Судьбы, но, между нами,
Несчастнее созданья ты в мире не найдешь.
Я по́ свету скитался,
Раздумьям предаваясь,
Сражениями грезил, о подвигах мечтал,
В густых лесах терялся,
От хищников спасаясь,
В болотах вяз я топких и в скалах ночевал.
Для страждущих потомков
Хотел своё я имя
В лета́х увековечить отвагой удалой.
Мне в помощь незнакомка,
Что шествовала мимо,
Совет дала, чтоб сладил я со своей бедой:
– Ступай к одной ведунье.
– А что взамен захочет?
– Безделицу! Старуха ведь зрением слаба.
И посему подсунь ей
Глаза синее ночи,
Чтоб тёмная сей час же свершилась ворожба.
И ты обрящешь славу,
И мощь, и уваженье,
И государства целые падут к ногам твоим…
…я, не дослушав деву,
Помчал без промедленья
На поиски ведуньи, наградою маним.
Старуха мне гадала,
Выкидывая руны,
Жгла травы, ароматом, мне чуждым, полня дом,
А после рассказала
Она свой план безумный
И как за чародейство платить мне естеством.
С тех пор унылой тенью
Я брел, смурнее ночи,
В людские лица вперив свой плотоядный взор,
Чтоб взять без сожаленья
И вырезать те очи,
Синее танзанита, исполнив уговор.
Играй, мой бард печальный…
Чего ж вие́лу бросил?
Иль умысел недобрый почуял ты нутром?
Возьми аккорд прощальный —
Звук тишины несносен,
И под него забудься ты вечным тёмным сном.
