Кто видел, кто знает – плывут корабли к горизонту;
Без весел, без песен – лишь волны шумят за кормой.
А брать экипажи им нет никакого резона –
Ведь люди всегда почему-то стремятся домой.
Уходят, влекомые каждый своею мечтою
(Они же ведь тоже умеют мечтать, как и вы).
Не страшен им шторм и неведомо чувство покоя,
И каждый, наверное, быть одиноким привык.
Я тоже из тех, из бродячих; но – странное дело…
Я этого просто понять не умела сперва –
Что как бы мне в эту зеленую даль не хотелось,
Но жить невозможно одним только морем – без вас.
И вновь я гадаю по солнышку – верить-не верить,
Что с ласковым ветром улыбку прислала земля.
В далекую синюю сказку ушла каравелла,
Но утро встречает она поворотом руля.
И хочется верить, что вы про меня не забыли
(Хотя про меня-то забыть – это можно едва ль),
Что небо, как синяя птица, раскроет нам крылья,
И будет нам счастье. И море опять будет звать.
И кто меня знает, зачем я туда возвращаюсь,
Зачем ухожу от людей в эту зыбкую грусть?
Прервем разговор. Я люблю уходить, не прощаясь –
И это, наверное, значит, что тоже вернусь.
Маленький дом мой в дремучих лесах,
Окна – в свету полян.
Всюду застыли, как на часах,
Сосны и тополя.
Дом окружен пеленой дождя,
Дождь серебристый – слеп.
Птицы загадочные едят
Ломтик луны, как хлеб.
Зорко меня охраняет лес,
Только узнала все ж:
Ты, незнакомый мой, по земле,
Дальней земле идешь.
Много, наверно, прикончат лун
Птицы порой ночной,
Прежде чем мой напряженный слух
Голос уловит твой.
Выйду навстречу тебе сама
И улыбнусь тебе.
Не говори мне про терема –
Мне веселей в избе.
Я подарю тебе все мечты
И ненасытных птиц,
Если однажды решишься ты
В маленький дом прийти.
Лес будет сумрачен, и, когда
Все же меня найдешь –
Сразу, как в пропасть, беззвучно – да,
Переходящее в дождь.
Осторожнее, осень, неси
Многоцветное пламя – свечу.
Вроде, нужно пощады просить –
Только я не хочу.
Вроде, нужно нырять с головой,
Не пытаться подняться наверх –
Остается истаявший воск
На щеках и листве.
Не кори меня, осень, молчи,
Мне твой голос угрюмый знаком.
Ты закапала воском свечи
Белизну облаков.
Мне моя неизвестна вина,
Не пали меня желтым огнем.
Ты сама, отпылавшая в нем,
Холодна, холодна…
То ли листья с тучи
То ли снег с черешни;
Жизнь намного лучше,
Чем казалась внешне.
На черешне пламя –
Алые мониста;
Лишь была бы память
О простом и чистом!
На израненных висках
Яблок переспелых
Закипели молоком
Молодые зори.
– Пусть река неглубока –
Разве в этом дело?
– Пусть размыты берега –
Разве это море?
Закат перенасыщен цветом меди
Закат перенасыщен цветом меди,
Багряный отсвет тает на земле.
В продрогших кленах разгулялся ветер,
Как молодой гусар навеселе.
А кудри ветра белокуры были –
Они скрывали юное лицо.
Он танцевал, покрытый снежной пылью,
И пел о чем-то с легкой хрипотцой.
О золотистом тополе, быть может;
О людях, затерявшихся в годах;
О поле, шелестящем спелой рожью,
Или о том, чего не передать.
Кто знает, что он пел, слегка картавя –
Что воспевал, что низвергал с высот?
О вечности? О славе и бесславии?
И песня эта все еще живет.
В ней каждый слышит свой оттенок смысла,
У каждого свои к нему слова;
Поэтому нельзя легко и быстро
Ни родину, ни жизнь растолковать.
Впали в безумие ясени,
Побагровели дожди
И неумело покрасили
Листья настоем гвоздик.
Пахнет покоем и прелостью,
Горечью дикой души;
И осторожно, с несмелостью,
Где-то шумят камыши.
В спелом дыхании осени –
Полосы сжатых полей
И необъятный, как озеро,
Радужный клик журавлей.
О солнце мое! Золотого лукавства лицо!
Улыбка твоя воссияла сквозь косы-лучи!
Дождливые дни протянулись унылой рысцой,
От нас сокрывая живящего света ручьи.
О солнце мое! Несравненна твоя благодать!
К тебе величаво плывут облака-корабли.
И как же ты просто умеешь сначала отдать,
А после сурово взыскать с пристыженной земли!
О солнце мое! Бесподобной улыбкой богов
В сердцах озари бесконечную серую даль!
И как же ты просто умеешь взлететь высоко,
А после слезинкой упасть на горячий асфальт.
О солнце мое! За ничтожный подарок прости:
На ветки нанизаны искры – жемчужины слов.
И как же ты просто умеешь сначала уйти,
А после одаривать черствую землю теплом!
На небо выплеснулась синь
На небо выплеснулась синь,
И сразу небо стало выше.
Сосулькой солнце-апельсин
Приколото к соседской крыше –
И брызжет золотистый сок
Во все концы двора и мира!
Апрель – загадочник босой –
Проходит по земле пунктиром.
Горит оранжевый фонарь
В невидимых руках апреля
И представляется весна
Совсем такой, как мы хотели.
Здравствуйте! Я – ничья.
Выдохну просто, как имя.
В этих живу краях,
Накоротке с другими.
Я отдала б вам – вот! –
Всю себя. Почему же
В ваших устах – вопль,
В ваших глазах – ужас?
Крови не украду
Вашей. На что она мне?
Я же душа, дух!
Может быть, я – память?
Что ж вы? Мои слова
Неразличимы в ветре?!
Я простираю к вам
Скрещенных рук ветви!
Рук моих – не разъять,
Скопище звезд на страже!..
Здравствуйте. Я ничья.
Ваша.
Когда сырая ночь поблекла
Когда сырая ночь поблекла,
И замерла земная ось,
Заря ударилась об окна,
И лето в город ворвалось!
Как расшалившийся мальчишка,
Качнуло неба синеву;
Огнем взметнулось, плавя крыши,
Стекая медом на траву.
И, утопая в пышных соснах,
Душистым зноем их обвив,
Наивно, преданно клялось нам
В своей безоблачной любви.
Хрусталь-горизонт между мной и тобой леденеет;
Поэтому, видно, душа моя смерзлась с твоею.
Мою от твоей оторвать невозможно без боли:
Зачем мне себя изводить, и бедняжку неволить?
Я буду бродить по пустым коридорам вокзальным,
Все больше и больше душою к тебе примерзая;
А в парке, в листве, на прожилках,
эзоповским слогом –
Такого знакомого имени много-премного…
Пусть корочки льда на оконных хрусталиках стынут,
Как в доме, где топят всегда лишь одну половину;
День будет мне днем, ну а ночь,
соответственно – ночью.
Я ложью не буду озябшую душу порочить.
Сны мои – всадники, дезертиры из прошлого,
Скоком в галоп перечеркивают года.
Снится мне почему-то все больше хорошее,
То, что прописано в памяти навсегда.
Снится мне дом среди зелени, с рыжей завалинкой,
С тропкой двора, пробегавшей среди травы.
Все мои беды мельчали под солнцем и таяли,
Сыпал сокровища клен с золотой головы.
В нежном багрянце далекого летнего вечера
(Сны замирают, натягивая удила)
Вроде проспекта шла улочка поперечная,
К коей без страха я в жизни не подошла.
Сны мои, всадники, однолюбы упрямые –
Так и остались на улочке травяной,
Где изумленно-смущенное солнце багряное
Прятало взгляды в черемухе под окном.
Какая душная пора!
Какая странная игра…
Окно, знакомое до боли,
И в нем – сирень,
И в ней – ваш взгляд.
Когда-то, много дней назад,
Перемешались наши роли.
