Сказки детские любимы,
Их читали перед сном,
В них добро неистребимо
Верховенствует над злом.
Узнаём мы, став взрослее,
О реальности, что в ней
Все гораздо жёстче, злее
И, кто добр, тому труднее
Выживать в потоке дней.
А сейчас – для тех, кто падки
Находить во всём секрет,
Скрытый смысл или загадки
Там, где их в помине нет.
Аналогии, подсказки …
Всё – напрасные труды
И герои этой сказки
Лишь фантазии плоды.
Ни к чему догадки строить,
Размышляя, кто есть кто.
Прототип для всех героев
Этой сказки – конь в пальто.
Царь Салтан глотнул прилично,
Для того, чтобы уснуть,
А потом пошёл привычно
К девкам в спальню заглянуть.
Три девицы за окном
Закурили перед сном.
«Кабы я была царица, -
Молвит первая сестрица, -
Я-б на денежки царя
Накупила-бы тряпья.»
«Кабы я была царица, -
В тон сказала ей сестрица –
Я бы ела и пила,
Днями ела-б да спала.»
«Кабы я была царица, -
Третья молвила сестрица, -
Мне не надобны-б ни пиццы
И ни модные тряпицы,
Были-б в тайне от царя
Тридцать три богатыря.»
Царь подслушал их беседу,
Помрачнел и духом пал,
Вышел завтракать к обеду,
Потому-как ночь не спал.
Во дворце с утра тревога –
Царь рассержен, чья вина?
Браги выпил, но немного,
Да полкружечки вина.
На Салтане нет лица –
Срочно требует писца.
Жмутся в страхе домочадцы
И не могут разобраться
В чем проблема, в чем беда?
Изложил-бы нам, хоть вкратце,
Что случилось? Мы-же, братцы,
За Салтана – хоть куда.
Съел всего-то, вот где жалость,
Три с грибами пирога,
И от вепря вон осталась
Вся передняя нога,
Недоедена белуга -
Раньше всю-то сам съедал,
Колбасы – всего три круга,
Да и то с большой потугой,
Видно, царь здоровьем сдал.
Никакого аппетита!
Раньше был – как та скала.
Даже бражка недопита.
Рано встал из-за стола,
Смотрит мрачно, рыбьей костью
Ковыряется в зубах,
Встречных треплет за волосья
Да за вороты рубах.
Просто страх.
Во дворец вбежала лихо
Сватья баба Бабариха
И вскричала: «Наш великий
Самодержец светлоликий,
Я пол царства обошла,
Что искала, то нашла!
Неожиданную гостью
Гнать бы сразу от ворот,
Но, на жалость, рыбьей костью
Занят был Салтана рот.
Человек большой культуры,
Царь примером отмечал
Важность этой процедуры,
Потому и промолчал.
Стан у сватьи-то не хрупкий,
Но, задрав повыше юбки,
Чтоб по полу не мели,
Да с недюжинною прытью
Мчит к Салтану с челобитьем:
«Государь ты наш вели…»
Бабариха спотыкнулась,
Спотыкнувшись, поперхнулась,
Пролетела по кривой
И с разбега громыхнулась
В плиты пола головой,
Отчего, прервавши вдох,
Царь, со ртом открытым стоя,
Рыбью кость держа рукою,
Слова вымолвить не мог.
С кем другим бы это стало,
Шансов выжить было-б мало.
Тут уж вынужден признать я,
Голова почтенной сватьи –
Несомненно, монолит:
Не страдает, не болит
Да покрепче, чем гранит.
Грохот был как гром небесный,
Стены дрогнули дворца.
Царский гость – жилец не местный,
Лёг от страха у крыльца.
А в светлице самой дальней,
У царя в опочивальне,
Пухом вздыбилась постель
Да сорвало дверь с петель.
Псарь, по-новому – кинолог,
Оторвался от собак,
Прибежал, как все, на сполох,
Разузнать, чего да как.
Если случай редкий, значит,
Повод будет посудачить.
Центр внимания у тех,
Кто прознает больше всех.
Всё прознать у тех – успех,
Кто примчится раньше всех.
Любопытствующим цену
Знаем, писаря простим.
Во дворце «немая сцена»,
Каждый вспомнил жизни цену,
Только царь невозмутим.
Тишина. А в центре зала,
Так же, не подняв лица,
Бабариха лобызала
Сапожищи у писца,
Бормотала без конца:
«Самодержец наш великий,
Государь наш светлоликий…»
Замер писарь. В самом деле,
Еле-еле душа в теле,
Мысли роем налетели,
За мгновенье поседели
Голова и борода.
Писарь сник и думал кисло:
«Жизнь моя лишилась смысла,
Надо мной сейчас нависла
Неминучая беда.
Вот и мне пришёл песец.» -
Горько думал наш писец.
Окружён боярской знатью,
Грозно царь взглянул на сватью,
Крикнул громко: «С чем пришла?»
И у всех в одно мгновенье
Вдруг прошло оцепененье,
Да и оторопь прошла.
Возгордясь царя вниманьем,
С чисто женским пониманьем,
Видя в царевом дознаньи
Снисходительный посул,
Вмиг вскочила сватья яро
Да вблизи от самовара
Оседлала венский стул.
Челядь и бояре знали –
До царя, за царский стол,
Сесть не должен был никто.
Провинившегося ждали
Плаха или-же сума,
Но в царе утихла ярость,
Слабый пол учёл и старость –
Да какая уж сума
Этой, выжившей с ума.
Хоть такого не случалось,
Без внимания осталось,
Что нарушен этикет.
Проявив к старухе жалость,
Царь простил её отсталость.
Груз её преклонных лет,
Самого царя усталость
Повлияли в тот момент.
Был исчерпан инцидент.
Равный письменным приказам,
Молча, словно невзначай,
Знак подал боярам – глазом
Подмигнул, бояре разом
Сели все, разлили чай.
Царь-же сватье: «Отвечай!
Уж-ли думала скучаю?
Иль примчала выпить чаю?
Отвечай, зачем ты зря
Потревожила царя?
С чем пришла, хотел бы знать я,
Отвечай немедля, сватья.»
Сватья грозный тон учла,
Но, не дрогнув, начала:
«Государь ты наш великий,
Самодержец светлоликий,
Я всё царство обошла,
Что искала, то нашла
И вернулась, наконец-то,
Из далёких разных мест,
Там нашла тебе невесту,
Даже сразу трёх невест!»
Тут Салтан не мог сдержаться,
Стал он грубо выражаться.
Чтоб культурный слог сберечь,
Мы смягчим Салтана речь.
«Кто сказал тебе, блудница, -
Царь взглянул боярам в лица, -
Кто втемяшил дурь да блажь,
Что намерен я жениться?
Отвечай-ка мне, уважь!
Это что же за совет?
Слышать я хочу ответ.
Может, кто готовы сами
Повиниться?» А глазами
Снова зыркнул на бояр
Так, что бросило их в жар.
Но раздался голос тихий
Сватьи бабы Бабарихи,
Полилось из тишины:
«Государь наш, всем известно
И тебе бы знать уместно –
Самодержцы не должны
Оставаться без жены.
Править как царям без жён?
У царя, у Соломона,
Было целых триста жён,
Знать, жениться ты должон.
Лишь у нас такая быль –
Во главе страны – бобыль.
А ведь не с пустого звона
Стран заморских знатный люд
И доныне Соломона
Самым мудрым признают.»
Был словами Бабарихи
Царь безмерно поражён.
Замер сидя, только тихо
Бормотал про триста жён,
А потом молчал потея
Тоже полчаса и вот,
Молвил: «Глупая затея!
Как же сними он живёт?
Так смущён я этой вестью,
Что в себя едва-ль приду,
Но могу признаться честно,
Я ответа не найду.
Как он спит – со всеми вместе
Или с каждой раз в году?
Объявлю войну злодею –
Ратью ныне я не слаб –
За зловредную идею.
Вот удумал же, сатрап,
Мучать бедных триста баб.»
Сватья, вроде-бы скучая,
Всё прихлёбывала чая,
Не теряла время зря,
Незаметно примечая
Каждый шаг и жест царя,
Враз притворный сон стряхнула,
Непритворно же струхнула,
Про себя царя ругнула,
Ведь услышала она,
Что Салтан сказал: «Вестимо,
Коль женитьба и война
Меж собой несовместимы,
Ничего не изменить,
Свадьбу должно отменить».
И едва коснулись слуха,
Как бы дремлющей старухи,
Государевы слова,
Просветлела голова.
Встала, бёдрами качая,
И заботу излучая,
Обратилась: «Государь,
Хошь помилуй, хошь ударь,
Вижу, нет дурного знака,
Я так думаю сама, –
