1. Я себе не верю, а тебе верю
Я стою на причале, опершись о поручни. Тёплый морской воздух треплет волосы, надувает ветровку и, смешиваясь с ароматом цветов, делает весь мир сладко-солёным. Майское солнце уже совсем низко, и от этого всё вокруг окрашивается в янтарно-медовые тона.
Белый теплоход отшвартовывается и медленно, переваливаясь с борта на борт, отходит от пристани, отправляясь на ночёвку. В детстве я катался на таком же с мамой. В Анапе. И иногда видел дельфинов. Они выпрыгивали из воды дурачились, будто радуясь очередному летнему вечеру. Я всматриваюсь в воду, пытаясь увидеть серые, блестящие спинки и острые плавники. Нет. Никаких дельфинов…
– Ну, чё ты молчишь, Бро? – нетерпеливо торопит меня Сеня Кабарда. – Я торчу здесь с тобой, в натуре, как дуб в чистом поле! Запалит кто-нибудь. Нахера вообще на пирсе встречаться было? Лучше бы в тачке посидели.
– А что тебе сказать? Я тебя услышал.
– И чё? – хмурится он.
– Спасибо, чё… Мне теперь подумать надо, как всё устроить… Это точно Джемал?
– Да, при мне же было, сказал, – растопыривает он пальцы. – Чё мне делать-то теперь?
– Ничего нового, – пожимаю я плечами. – Пока, что делал, то и делай. Не кипишуй, Арсенчик. Будем на связи. И вот что… новая жизнь не за горами. Ты меня понял? Благодаря тебе, в том числе.
– Ну ладно, – кивает он и, сплюнув через поручни в воду, уходит с причала.
А я остаюсь и не отрываясь слежу за теплоходом, покидающим бухту.
Ах, белый теплоход, бегущая вода,
Уносишь ты меня, скажи, куда?
Жалко, что песенка эта ещё не написана.
– Поехали, Алик, – наконец, говорю я. – Витя, пошли.
Мы сходим на берег и забираемся в машину. Алик заводит двигатель, а я сижу, глядя в одну точку перед собой. Парни терпеливо ждут. Выйдя через некоторое время из задумчивости, я оглядываю их и командую:
– Едем к Цвету.
Солнце прячется и сразу же становится темно. Зажигаются фонари. Наша белая «Волга» катится по узкой улице между частных домов. Мы подруливаем к особняку из красного кирпича и останавливаемся перед железными воротами. Я протягиваю руку и дважды коротко жму на клаксон.
В цельнометаллической калитке открывается окошко и в него выглядывает рожа часового. Как в тюремной камере. Внимательно рассмотрев нас, он закрывает свою форточку и идёт открывать ворота. Мы заезжаем во двор, и ворота за нами тут же закрываются.
По двору ходят вооружённые часовые, как-никак военное положение. Всех посетителей здесь обыскивают, ко мне, правда, и ребятам моим это не относится. Горит фонарь, пахнет дымком, в беседке жарят шашлык. Без солнца становится прохладно.
– Здорово, орлы! – приветствую я честную компанию и поднимаюсь по ступеням крыльца.
Дверь не заперта, и мы заходим внутрь.
– Паша! – кричу я с порога. – Ты дома?
– Дома-дома, – отвечает Цвет, выглядывая из комнаты. – А, это ты… Здорово! Хавать будешь? У меня шашлык сегодня высший вообще.
Я прохожу.
– Нет, спасибо. Мы с парнями поужинали недавно.
– Да давай, чё ты. Садись к столу.
Я присаживаюсь:
– Ну, что решил?
– Да чего решать-то! – вмиг делается раздражённым Цвет. – И так всё ясно. Завтра поедем и поставим раком этих уродов.
– Ты сам что ли поедешь? – спрашиваю я, не сдерживая недовольства.
– Ну, а х*ли! Ты же своих морпехов не даёшь! Придётся самому порядок в доме наводить.
– Тьфу! – я поднимаюсь. – Сдались тебе эти несколько дурачков! Хотят Игле платить, а не тебе? Твою дивизию! Нахер они тебе нужны? Рынок этот вообще? Что с тобой случилось? Ты чего так закусил-то? Ты не этих дурачков себе должен подчинить, а Иглу.
– Иглу-на? Подчинить?! Я его завалю к херам.
– Это да, – соглашаюсь я. – Иглу нужно охладить. До температуры трупа. Правда, у тебя пока не получилось, или что?
– Да, не получилось, – зло отвечает Цвет. – Ну, сам попробуй! А то приехал начальник, б*я, только метлой мести и можешь!
– Я тебе не начальник, но кто-то должен же тебе правду говорить. Ты зациклился на мелочах. Тебе весь край надо осваивать, а ты тут с фарцовщиками с рынка сражаешься. Сам-то себя послушай.
– На мелочах? Всё с мелочей и начинается! Если такую херню на тормозах спускать, никакого уважения не будет!
– Да ёлки-палки, вот эта хрень не твоего уровня вообще. Пошли шныря какого-нибудь, пусть разберётся. Что ты носишься с этим рынком? Поставь человека на сборы и дай ему небольшую бригаду.
– Небольшую! Большую надо! Сезон начинается, тут сейчас знаешь сколько точек будет! Шашлыки, квас, пиво, сувениры… На одном этом целое состояние можно сделать!
– С этим поаккуратнее, как раз. Это тема Беллы, нам её не нужно из друзей в статус врагов переводить. Это я с ней обсужу, но блин, Цвет! Ты должен не торговцев подчинять, а воров. На тебя должны воры работать! Как у тебя в Красноярске, Новосибе, в других местах? Тебе с авторитетами нужно…
– Поучи меня ещё, баклан, в натуре! – взрывается он.
– Я тебя не учу, я от тебя требую, чтобы ты мозги включил! – завожусь и я. – Чё за херня! Давай решим, какие условия местным…
– Чё ты делаешь?! Требуешь-на?! Ты чё, Бро, качать приехал?
В общем, дискуссия становится жаркой, стремительно переходя в разряд «сам дурак», и мы орём, как два идиота.
Алик с озабоченным лицом время от времени заглядывает, в комнату, но ничего не предпринимает, естественно.
– Ну давай, – щерится Цвет, расставив руки в стороны и выпятив пузо. – Может, ты ещё ударишь меня?! Давай, ударь, чё, ты ж начальник, да?
Повисает пауза…
– Ладно, – наконец, говорю я, – давай свой шашлык уже.
Он немного подвисает, перестраиваясь на другую тему, но справляется быстро.
– Присаживайся, чё… – показывает он на стул. – Я те сразу сказал, пожрать надо, а то вон злой как собака.
Цвет качает головой, наклоняется и ерошит мне волосы, а потом подходит к окну, открывает и кричит:
– Эй, Удав, чё там, есть ещё шашлык? Давай сюда!
Утром с группой парней и с Толяном мы едем на рынок. Поспеваем как раз вовремя. Цвет вершит расправу. Его пацанчики лупят какого-то прощелыгу и тупо забирают товар – джинсы вроде и какое-то ещё шмотьё.
Он стоит рядом и гневно втирает потерпевшему свою ахинею. Мы с Толяном переглядываемся и качаем головами. Капец, кукуха того, отлетела, кажется.
Понаблюдав за развлечениями Цвета, отправляюсь в трест ресторанов. Сегодня суббота, и посетителей нет. На вахте меня ждут, так что прохожу я прямо в кабинет. Обычное казённое помещение с пожелтевшим от времени портретом Ленина. Не удивлюсь, если его здесь ещё в семнадцатом году повесили.
