Я захожу в отдел главного металлурга – ежедневное действие, приобретшее статус ритуала. Здесь находится металловедческая лаборатория, где для меня в большую темную кружку с логотипом завода уже налит кофе, напоминающий по вкусу коктейль из желудей. Несмотря на то что этот напиток я обычно проглатываю с большим трудом, все же день ото дня с нетерпением предвкушаю наступление этих десяти-пятнадцати минут, ведь традиции создают ощущение тепла и уюта.
«Привет, красотка», – обращается ко мне Инесса, которую я встречаю, едва перешагнув порог.
Ей сильно за тридцать, и она человек крайностей: либо любезная до безупречности, либо вредная до невозможности. Сегодня, видимо, настроение у неё отличное, и она со своей подружкой-коллегой Милой спешит приняться за работу в другом помещении лаборатории, оставив нас с Никитой наедине. Они обе уверены, что у нас роман, иначе зачем мне каждый день приходить сюда, чтобы пообщаться с ним.
Никита – сын главного металлурга с выдающейся фамилией Курчатов. Светловолосый и худой, он курит прямо в лаборатории с таким видом, словно совершает что-то воистину грандиозное. У него пытливый ум, но знания обо всем довольно обрывочные. Впрочем, историю он изучил почти так же хорошо, как и металловедение, отсюда и берется большинство возникающих между нами разногласий.
Вот мы остаемся одни, и Никита протягивает мне папку с документами.
«Твои замеры готовы ещё со вчерашнего дня. Почему не зашла в конце смены?»
«Работы последнее время немерено, и я удивляюсь иногда, как не забываю свою голову здесь, уходя домой», – поясняю я.
Мой небритый вот уже несколько дней собеседник невесело улыбается и говорит:
«Я думал, ты зайдешь, и мы вместе прогуляемся, пока погода ещё ничего».
Ещё ничего? Вот опять он говорит совершенно невозможные вещи! Да осень – самое замечательное время года! Когда ещё воздух наполняется такой свежестью и прохладой? В какую ещё пору каждый листок даже на самом непримечательном деревце становится произведением искусства?
В этот раз я даже не спорю с Никитой, и переключаюсь на рабочие вопросы. Открывая папку, читаю длинное заключение, в самом конце которого говорится очень мягким и профессиональным языком, что новые металлические трубы – говно полнейшее.
Ох, уж этот Рахман – новый заместитель директора по закупкам! От его экономности даже у меня то и дело случается нервное расстройство. А о начальниках секторов, которые отвечают перед директором Прайсом за то, что получается из такого вот дешевого материала, нечего и говорить.
Со злостью я захлопываю папку и принимаюсь за кофе, который успел поостыть и сделаться ещё более невкусным. Затем перехожу к разговору на личную тему. Рассказываю, что на пути сюда встретила Данилу – одного из двух главных экономистов – и тот находился в совершенно подавленном настроении. Никита кивает, видимо, понимая, по какой причине наш общий приятель ведет себя так, а потом вдруг начинает смеяться.
«Для испытания твердости его убеждений выдалось не самое простое утро», – поясняет Никита, точнее, он только думает, что поясняет, потому как понятнее ничего не становится.
Есть люди, которые улыбаются одними губами. Это выглядит так, словно нижнюю часть лица растянули в разные стороны. К такой категории относится и Ники. Пусть все и говорят, что он славный малый, добросовестный работник и так далее, даже в том, как он улыбается, меня всегда что-то настораживает. Когда-нибудь, ей-богу, врачи диагностируют у меня паранойю.
«И какое из убеждений поставлено под сомнение? Что случилось?»
«Фарбер случился», – выдыхает Никита.
Фарбер… Фарбер… Мысленно прокручиваю у себя в голове эту фамилию, прикидывая, где могла её слышать раньше. Тем временем Никита продолжает свой рассказ:
«Наш Данечка услышал где-то, что у любителей тяжелой музыки более высокий уровень интеллекта, чем у остальных. Эта мысль так ему понравилась, что он два часа с пеной у рта доказывал мне её правдивость».
Замечаю, что слышала подобное о классической музыке, но Никита мотает головой из стороны в сторону:
«Классику, говорят, психи слушают. Но не суть. Дело в том, что если грести всех под одну гребенку, формируется стереотип. Ты же сама говорила».
Да, то, что стереотипное мышление – враг всего человечества – это мои слова, но социология и психология же тоже для чего-то нужны. На данное замечание мой собеседник только рукой машет:
«Короче, мы с Данилой оживленно спорили. Он предлагал даже по заводу пройтись, устроить опрос, но тут в лабу вошёл Фарбер и своим ответом уже на первых порах испортил всю статистику».
Начинаю усиленно соображать. Похоже, если я не вспомню, что такой этот Фарбер, то понять, в чем смысл поведанной истории, не смогу. Поэтому я осторожно спрашиваю:
«И какую же музыку он слушает?»
«Я так понял, что электронщину какую-то. Не сказать, чтобы он отвечал с большой охотой. Зашел человек за результатами замера сто первых внутренних „юшек“, а мы его тут о музыке спрашиваем».
Пока Никита с некоторым удовольствием ухмыляется собственной шутке, я пытаюсь сложить полученную информацию во что-то цельное. Не выходит. Приходится задать ещё один уточняющий вопрос:
«С какой стати, интересно, Фарбер относится к числу людей, чье интеллектуальное превосходство не вызывает сомнений?»
«Ну, если бы речь шла о воспитании, – рассуждает Ники, – то он последний человек на заводе, к которому стоило обратиться. Настолько высокомерен, что даже Тышлер покажется на его фоне вполне себе скромным парнишкой. Но вот в том, что он умен никто не сомневается».
Да твою ж мать! Ну, конечно… Фарбер… Как я могла забыть! Я вскакиваю из-за стола и устремляюсь к двери. Никита при всем желании не успевает спросить, отчего вдруг я сорвалась с места, как полоумная. Но он бы мог сам мне напомнить, что тот, про кого он мне рассказывает – новый начальник сектора, который только сегодня вступил в должность. Наверняка с минуты на минуту он придет знакомиться, а я тут распиваю кофе, что совсем не выглядит так, будто я работаю.
