Все невольничьи рынки одинаковы. Шум, толчея, горе, а рядом ослепительная роскошь. Те, кто родился рабами, безразлично смотрят в землю. Те, кому такая доля досталась от щедрот судьбы, или верят в побег, или ждут случая свести счеты с жизнью. Где-то истошно воет женщина. Новому хозяину не нужна ее дочь.
Память прячет самое страшное, но кое-что не забыть. Свист, хруст, вскрик. Тишина. Онемевшая публика испугана, но не сожалеет. Незачем. Не о чем. Всего лишь раб. Человек, как сумма умений и тело – ценится. Жизнь его – нет. Голоса возвращаются. Труп пинком отправляют в канаву. Рынок забывает.
– Мне нужен десяток здоровых мужчин, для работы в поле.
– Я ищу девицу, умеющую читать и писать, и чтобы кожа посветлее.
– Моему господину нужны домашние рабы. Такие, чтобы умели соблюдать чистоту.
Бесконечный гул, из которого выплывают фразы навроде: «В зубы смотри. Если зубы целы, значит, прослужит долго».
Здесь никому нельзя верить. Рабы трусливы. Они продадут за подстилку помягче, лишний глоток воды, миску похлебки. Или за так, чтобы не высовывался, не поднимал головы.
Но даже отсюда есть выход. Вопрос один – «что за дверью».
«Если бы можно было вырвать с корнем память. Выскрести, выжечь из души остатки злодеяний. Иначе же жизнь – невыносимое бремя».
Из дневника Айвена Ардре
Командор Ромо оценивающе смотрел на ладно скроенного юношу. Проницательные карие глаза сузились, скользнув по надменной физиономии визитера. Слухи ходили про мальчика разные. Неправдоподобные по большей части. Однако раз сплетники не унимались, какой-никакой повод у них имелся.
Манерами, позой, дорогой одеждой молодой человек более всего походил на аристократа. Однако Арман Ромо прекрасно знал, что кровь Навена Кателлинга имеет такое же отношение к породистым фамилиям, как и его собственная. Никакого.
– Вы хотели меня видеть, командор? – Навен легко поклонился.
– То, что я сейчас скажу, вряд ли тебе понравится. Не для протокола. Мне жаль, парень, – нарочито просто и искренне начал Ромо. – На материк мы не идем. Вообще никуда не идем. Этот корабль…
– Тюремная барка. Вариант с шиком. Я заметил изменение курса.
Арман непроизвольно приоткрыл рот. На лице юноши, напротив, не дрогнул ни единый мускул. Требовалось срочно показать, кто главный. Командор Ромо с силой оперся обеими руками на крышку стола, нависая над собеседником. Доски под гнутыми ножками жалобно всхлипнули.
– Я не тюремщик, но приказ есть приказ. Если кого и винить, то твоих настырных покровителей. Я ж и так, и эдак им намекал, что наш король выражает опасения относительно проклятья.
– Опасения, которые будут стоить свободы мне и человеку, без того перенесшему довольно, – подытожил Навен. – Вы знаете, кто я, командор?
– Знаю, что о тебе болтают.
– Я – жрец Мадары. Единственный. Хотя, если вам недостаточно слова архимага Ватто, не представляю, как мое скромное мнение может повлиять. Гизрийский монстр повержен, проклятье снято. Но, похоже, вас это не волнует.
– Меня как раз убеждать не надо, парень.
Арман болезненно поморщился. Он бессильно опустился в высокое кресло, шумно выдохнул.
– Моя бы воля, летела бы Чаечка к родным берегам, а не болталась не пойми где. Только пока наш славный властитель колеблется, мы все останемся здесь. Ты, я, мои ребята, его светлость, даже твой кот. Не понимаю, зачем так зверюгу мучить.
Навен не ответил.
– Нам придется пополнять запасы воды и пищи, – наконец произнес он.
– Не придется, – отмахнулся командор. – Мы знали, что это за рейс. Даже если и понадобится, к материку не подойдем. Приказ. Тут достаточно островов. Публика на них сомнительная, но и мы не простые моряки.
– Что мне помешает сойти в первом же порту и поискать корабль до материка?
– Я, – криво усмехнулся Ромо. – За информацию о «Чайке» тебя подвесят за ноги и выпотрошат, как кролика. Проклятье много шума наделало в Гизрии. А раз имя Айвена с ним крепко связано, голова его теперь самый желанный трофей от Фальских гор до Белого моря. Наемники слюни подбирают, больно лакомую награду нарисовали.
– А тут мы в полной безопасности. Кроме «Чайки» же кораблей нет.
– Не дерзи. В открытом море со мной пойди еще потягайся. Я линейные корабли на «Чайке» топил, и команда свое дело знает. Морская пехота Корлада. К тому же с нами единственный жрец Мадары. Слышал, что мадаритки из глаз молнии пускают, а все, что из бабы на свет появилось, могут подчинить своей воле.
– Все, в чем кровь течет, – недобро прищурился Навен. – Но кто об этом помнит.
– Угрожаешь?
– Не имею такой привычки. А сейчас покорнейше прошу простить. Меня ждет пациент.
Навен развернулся и вышел вон. Он был готов и впрямь сыпать молниями, как в бабкиных сказках. А в голове роились мысли на грани саботажа. Краем глаза он заметил легкое движение. Кто-то мелкий шмыгнул за бухты каната.
Руна завертелась в зябком воздухе. И пока самородок нагревался, Навен осознавал всю бессмысленность действия. Следов тут нашлось не меньше, чем на каторжной дороге. «Чайка» и верно побывала местом сражений. Лужи давно смытой крови полыхнули белым огнем. Невольные очевидцы онемели от ужаса, когда сквозь танцующее пламя шагнула фигура в длинном плаще с глубоким капюшоном. Магический огонь растаял. Если кто-то и хотел узнать в чем дело, то не решился.
Кое-как остудив руну, Навен убрал ее обратно.
Для себя он понял следующее. Есть две версии, отчего «Чайка» дрейфует в нейтральных водах. Первая заключается в том, что король якобы сомневается, полностью ли избавлен от проклятья его старший сын. Но права на трон Айвен уже лишился. «Его светлость» было произнесено натужно и с известной долей сочувствия. Командор явно очень тепло относился к бывшему наследнику короны.
Вторая же версия виделась куда как менее оптимистично. Шустрая, что твоя вошь, плавучая тюрьма скрывается от гнева тех, чью родню проклятье вырезало в Гизрии и окрестностях. Причем тот факт, что бедняга Айвен проклят был сравнительно недолго и ничего никому в Гизрии не сделал, раздавленных горем людей интересовал мало. Молва наверняка уже приписала ему убийство всей семьи тогдашнего наместника и невинной девицы Илоны в придачу. Такое быстро не проходит.
Но так звучала выхолощенная официальная версия, в которую полагалось верить, чтобы не иметь проблем. Однако были у Навена и свои собственные соображения.
Принц очень плохо поправлялся. Его тело сопротивлялось лечению, как будто отторгало чары. Каждый день Навен заставлял раны закрыться, но каждый же день они открывались снова. И дело не только в отрубленной руке. Время от времени на теле принца появлялись следы от когтей на местах прежних шрамов. Знал об этом только Ромо.
