Главная цель красноречия – не дать говорить другим.
Луи Вермейль
– Так, так… – пробормотал Ариэль, впиваясь в моё резюме. – Расскажите-ка теперь о себе.
– О'кей. Значит… у меня четыре высших образования. Законченных… и ещё два незаконченных. Мм… самолётостроение и космос, компьютеры, биомедицина, прикладная математика…
– Да-да, вижу, – он наигранно рассмеялся, блуждая взглядом по убористому тексту. – Ну хорошо, и для чего вы всё это проделали?
– Понимаете ли, учась в университете, я любил читать умные книжки, а когда захотелось стать совсем умным, принялся за греческую философию. Совсем умным я так и не стал, зато вычитал красивое слово – естествоиспытатель.
– Что? – оторвавшись от непролазных нагромождений напыщенных терминов, Ариэль в недоумении уставился на меня. – Естествоиспытатель?
– Да, сегодня каждая наука изучает какую-то отдельную сферу. А тогда – там, у них, в Древней Греции, не было математиков, физиков, биологов… Все учёные были естествоиспытателями и изучали мир как единое целое.
– И что? По этому поводу вы десять лет метались по факультетам?
– В общем… да. Во-первых, меня впечатлил такой подход. Я воспринимал науку как способ познания мира и хотел охватить все возможные аспекты. – Завладев вниманием, я продолжал развешивать лапшу на благодарно подставленные уши интервьюера. – Во-вторых, мне было интересно. И в-третьих, это получилось очень… мм… интегрально. Я занимался мультидисциплинарными проектами и соприкасался с разными областями.
Признаться, это была не полная картина. В своей похвальбе я опустил, с чего всё начиналось. На самом деле, ввиду запутанных и несущественных для данного повествования обстоятельств, я случайно угодил на инженерный факультет вместо вожделенной архитектуры, о которой имел идиллические представления. Заканчивая школу, я считал себя довольно посредственным учеником. И тот факт, что меня взяли в Стэнфорд, да к тому же на самолётостроение, вселял непередаваемый ужас и уверенность в том, что эта очевидная ошибка вскоре позорно вскроется.
Я боялся точных наук, как огня, и единственным спасением казалось, получив хорошие оценки, побыстрее сменить кафедру. Вдобавок, в учёбе у меня сложилось конструктивное соревнование с тогдашним другом, о котором ещё упомяну позже. Эти два фактора вынудили перебороть страх и удачно закончить сессию, а там, уверившись в собственных силах, и остаться. Постепенно я обнаглел и безоговорочно возомнил, что море инженерии и науки мне по колено или, по меньшей мере, взял за правило разговаривать соответствующим тоном, что для стороннего наблюдателя зачастую одно и тоже.
– Захватывающая история, – Ариэль плотоядно улыбнулся. – Но всё же, не слишком? Шесть факультетов…
– Когда я чем-то увлекаюсь, – я развёл руками, – мне не всегда удаётся вовремя остановиться.
– И какие оценки получаются при таких метаниях? – продолжил он, не принимая шутки.
– Всё, что закончил, я закончил с отличием.
Помолчав, акцентируя заключительную фразу, я сделал следующее довольно рискованное признание:
– На деле это проще, чем кажется. Система не рассчитана на такие, как вы выражаетесь, "метания", и вместо того, чтобы давать результат для каждого факультета отдельно, высчитывает среднюю оценку по всем когда-либо пройденным предметам. То есть, недурно защитив первый диплом, несложно иметь высокий балл и по второму, не говоря уж о третьем.
Интуиция подсказывала, что собеседник способен по достоинству оценить предлагаемый гамбит. Ариэль молчал, пристально рассматривая меня и будто что-то решая.
– Хорошо, – произнёс он наконец. – Очень хорошо. Теперь поговорим о профессиональном опыте. И, пожалуйста, поподробнее.
Я сел на любимого конька и выдал несколько отточенных многочисленными собеседованиями "рекламных роликов" про свои проекты. Ультразвук, компьютерная томография, катетеры для кровеносных сосудов, – в совокупности мой предыдущий опыт покрывал все инженерные аспекты данной фирмы, и я прекрасно понимал – это именно то, что ему нужно. Уловив нужный тон и тембр, я набирал обороты, выводя мелодию, от которой по его лицу расплывалась блаженная улыбка. Забыв про сжатые в пальцах бумажки, Ариэль внимал, всякий раз кивая в такт новым виткам повествования.
В начале интервью говорил он, рассказывая о компании и об их инновационных технологиях, заключающихся в изобретённых им самим ультразвуковых сенсорах. Потом пошли расспросы, в ходе которых мне удалось сбить его с толку своим признанием и, во избежание неудобных тем, перейти к прокручиванию загодя заготовленных роликов. Увлёкшись моими байками, он так и не задал ни одного технического вопроса. И сейчас, к вящему удовольствию переговаривающихся сторон, мы приближались к развязке. Почувствовав себя уверенно, я перевёл дух и осмотрелся…
В центре кабинета, занимая большую часть пространства, громоздился стол, на котором в гордом одиночестве стоял стильный вогнутый монитор. За столом сидел высокий, крепко сложенный, коротко стриженный мужчина лет под сорок с выразительными чертами лица. Глубокие залысины придавали его лбу некую монументальность, подчёркнутую двумя резкими морщинами, восходящими от переносицы. Вплотную за ним – стандартный офисный шкаф с несколькими папками и сбоку, у стены, ещё один стул. Из-за тесноты и куцости обстановки человек казался несуразно массивным. В глазах гиганта читалась радость непризнанного мыслителя, нашедшего, наконец, брата по разуму.
…Взаимопонимание крепло с каждым новым удачным выражением, буквально переполняя помещение. Ещё немного, и оно грозило выплеснуться наружу, проламывая тонкие гипсовые перегородки. Пора было закругляться, и, сбавляя темп, я плавно переходил к заключительным кадрам, как вдруг Ариэль опомнился.
– Если всё было так здорово, почему же вы каждый раз увольнялись?
Вопрос был задан скорее для проформы, но я старался избегать этой темы, так как предыдущие компании неизменно покидал со скандалом. Поначалу я, скрипя зубами, терпел окружающее безобразие, но, рано или поздно, выкладывал очередному начальничку всё, что думал о нём и его организации, и с шумом хлопал дверью. Мало того, последние три года я вообще нигде не работал.