Если в город пришел ноябрь – всему конец. Яркое потускнеет, радостное облезет серыми хлопьями тоски, все, что нравилось, – вывернется наизнанку и превратится в свою злую сестру-близняшку.
Никогда нельзя допускать ноябрь в город. Он сожрет душу каждого, кто надел желтую или красную куртку, улыбнулся до двенадцати дня, выпил кофе с мятой, не отложил никаких удовольствий до следующего года, сумел выбраться из тьмы.
Общеизвестно, что в ноябре рождаются только убийцы и неудачники. Тускнеют небеса, гниют листья, серый дождь слизывает с небоскребов гламурный блеск, и во всем, что есть в мире, появляется оттенок серого.
Пепельные розы, грязно-белый, охра. Вы видели охру? Это же больной оранжевый. Что такое вообще – грязно-белый? Разве это цвет?
Вы были в городе, где ноябрь длится дольше месяца? Люди там боятся вечной зимы, чистоты снегов, прозрачной честности льда. Страшатся ясных правил и простых решений. Тьма наступает с востока и длится до апреля, когда из-под черной корки снега вылезают мертвецы с землистыми лицами.
Тут и захочешь смерти, но ноябрь пожрет волю, завернет в полиэтилен и сверху в стекловату, как толстые трубы, лежащие в земле.
Если тебе повезет – в ноябре ты умрешь первым.
Когда все только начнется – собьет машина, подхватишь пневмонию, получишь нож в печень однажды вечером, возвращаясь с прогулки с собакой. Ты умрешь, проклиная злую судьбу, не подозревая, как она была щедра к тебе.
Ведь следующие погибнут куда хуже: ноябрь вывернет их наизнанку, заставит протухнуть кровь прямо в венах. Поползут по предплечьям костяные наросты, вытечет черной струйкой душа прямо под ноги ему – ноябрю.
У ноября злые зеленые глаза, бледная кожа, испачканные землей длинные тонкие пальцы, волосы цвета старого золота и кровоточащие раны, распахивающие хищные улыбки, когда он разводит руки в стороны, и ты видишь огромную дыру на месте его сердца.
Ноябрь пришел в город.
Всему конец.
Но последней умрет та, чья жизнь оказалась нужна сразу двум богам этого мира – старому и новому.
Стоунхендж оказался не таким, как Кристина ожидала. Она думала – увидит подавляющие величием гигантские столбы, фонящие древней магией, как чернобыльские леса – радиацией. Она хотела дотронуться до них и ощутить все семь тысяч лет, спрессованные в неровности шероховатого камня, закрыть глаза и ощутить, как ее пронизывает волшебство древней земли.
Но в реальности Стоунхендж был не такой уж высокой постройкой, огороженной заборчиками от туристов. Ярко-зеленый даже в ноябре луг, ярко-синее небо – отличный фон для фотографий. И даже ветер удачно развевает волосы для селфи. Вся группа Кристины пофоткалась у камней, в том месте, где разрешено подойти к мегалиту метров на пять, и потом – еще издалека, чтобы было видно стоящие кругом календарные глыбы на холме.
Немилосердный ноябрьский ветер выдувал из головы все мысли: температура в Уилтшире хоть и плюсовая, но даже зимние куртки, достойно выдерживающие суровые морозы в Москве, пасовали перед пронизывающим буйством. Парни из группы потоптались минут пять, но не выдержали и потянулись к автобусу.
Кристина натянула шапку поглубже, а сверху накинула капюшон. Видок получился не для селфи, но ей было жаль так быстро уезжать. Вряд ли она снова когда-нибудь сюда попадет. Да и вообще в Англию.
Почти все, кто был удостоен «экскурсионно-поощрительной» поездки в честь победы в городской олимпиаде по английскому, могли запросто позволить себе такое путешествие. Но, конечно, вряд ли провели бы неделю в Англии, зависая в Национальной галерее или Британском музее. В Лондоне есть и более веселые места. И уж точно не поперлись бы четыре часа на автобусе, чтобы десять минут пофоткаться на ветреном холме.
– Крис, ты идешь? – Варя не носила шапку, потому что «некрасиво», и капюшона на ее куртке не было, поэтому она надела наушники, чтобы хоть как-то не продуло. Бессмысленное действие, но очень милое.
– Рядом – памятник неолита постарше Стоунхенджа. – Кристина рассматривала карту. – Я туда сгоняю и вернусь. Мы все равно на последнем автобусе до Лондона?
– Крис, зачем тебе холмики и рвы, ничего интересного вообще! – заныла Варя. – Давай кофе выпьем лучше. И там музей есть, можно прямо камень из Стоунхенджа руками потрогать! Тебе ж интересно!
– Интересно, – вздохнула Кристина. – И кофе хочу. Но камень – успею, а холмы…
– …никуда не убегут, если за семь тысяч лет не убежали.
– Варь, ну иди одна…
– Блин, Васильева, ты такая зануда, ужас. В паб не пошла, в клуб тоже отказалась…
– Вам ведь пиво не продали, какой смысл?
– Ты упоротая по древностям! Смысл в том, что в пабе бухал Диккенс!
– Диккенс, похоже, не обделил вниманием ни один паб Лондона.
– Я и говорю, зануда. Ладно. – Варя махнула рукой. – Я – на шаттл до музея, не хочу пешком.
Кристина помахала ей и направилась к дороге, за которой расстилались невероятно зеленые поля, а по ним бродили упитанные коровы. К тем самым курганам вела деревянная калитка с чугунной щеколдой. Выглядела она так, будто ее вчера сотворили в цехе реквизита для съемок «Хоббита» – со всеми положенными потертостями и вьюнком, взбирающимся по толстым брусьям.
Щеколда глухо стукнула, упав на место, деревянная калитка скрипнула, но больше никаких звуков на поле слышно не было, только тихо-тихо шептал ветер, трогая высохшие травы на вершине кургана.
Кристина взобралась на курган, увидела впереди еще два похожих и поле с пасущимися коровами, темную рощу, окруженную высокой оградой, а за ней – дорогу к музею, по которой пылил автобус-шаттл, увозивший Варю и парней.
Налево дорога уводила к Стоунхенджу, куда стекались ручейки туристов.
Но все это было словно в немом кино – здесь, на холме, царила непроницаемая тишина, и Кристина вдруг наконец ощутила древнюю магию, которую тщетно искала у старых камней.
Откуда-то из земли, из глубины, скрытой под сочной зеленой травой, к ней тянулось что-то древнее, но знакомое. Страшное, но родное. Невероятно могущественное и огромное, но звенящее острой нотой возвращения домой после долгих странствий.
Кристина опустилась на колени, прижала ладони к земле и закрыла глаза. И планета толкнулась ей в пальцы всей своей мощью.
Синее небо мгновенно заволокло черными тучами, и на Уилтшир стеной обрушился ливень.
Сердце
В глубокой и пыльной тьме золотое сердце вдруг дернулось, рассылая по незримым артериям и венам мира сверкающие искры, осветило тесное пространство и… забилось.
Медленно, невероятно медленно, один удар в минуту, но ровно и сильно, проталкивая через себя магию – кровь живого мира.
