Каждый ребенок придумывает себе свою сказку. Не такую, что можно найти в книжках, а собственную. Что-то потаенное, волшебное, о чем знает только он сам. Так Малыш придумал себе Карлсона, десятилетний Джесс Ааронс – мост в Террабитию, а Слава искренне верил в людей дождя. И, надо сказать, у него были на то основания.
Теперь, когда ему только что исполнилось семнадцать, вспоминать о собственной детской волшебной истории было уже как-то неловко.
В первый раз он придумал людей дождя где-то лет в десять. А может и не придумал вовсе. Каждый раз, когда Слава вспоминал о том периоде жизни, то невольно касался колечка на шее. Когда-то оно могло еще налезть на мизинец, но уже года четыре Слава носил сокровище на прочном кожаном шнурке на шее. Там, где другие носят крестик – что было очень символично. Колечко являлось его персональной религией.
Даже сейчас, когда вера в сказку отступила под давлением наступающей взрослой жизни, он продолжал его носить. Последний осколок чуда, которое коснулось его в детстве.
У бабушки было твердое убеждение, что летом ребенок должен жить в деревне, и поэтому, не слушая никаких возражений десятилетнего Славы, она в конце мая собирала большие тюки и традиционно просила соседа дядю Володю помочь с переездом в деревенский дом.
Честно говоря, Слава терпеть не мог «Соримостово», где находилось родовое гнездо бабули. Мало того, что название дурацкое, так еще и сама деревня всего в десяток домов была той еще дырой. Какой там интернет – там даже обычная сотовая связь не ловилась.
Был бы велосипед, так можно было домчать до соседнего Сорокоумово – тот, кто присваивал имена местным деревням, был тот еще фантазер – и там, на холме, постараться поймать ускользающие последние палочки сотового сигнала, да только где ж его взять, велосипед-то. А пешком туда и обратно – так полдня убьешь.
Ровесники Славки в этом месте не водились и играть было абсолютно не с кем. Вот и выходило, что лето пролетало зря. Заняться было категорически нечем. В хорошую погоду приходилось весь день помогать бабушке с огородом, а в дождь сидеть в полутемной комнате и смотреть на стекающие по стеклу капли.
Вот тогда-то он и придумал или даже, возможно, увидел людей дождя: смутно угадываемые худые фигуры, что как тени мелькали за серой пеленой ливня. Слава воображал, что это жители волшебного мира, которые очень боятся людей, и поэтому приходят только в такую погоду, когда на улицу даже собаки нос не высовывают.
К тому же, у бабули и соседей регулярно что-то пропадало из огорода, и чаще всего почему-то именно после таких дождливых дней. Очевидно, что такой фантазер, как Слава, тут же вообразил, что виноваты были не собаки, лисы, сороки или домовые, на которых периодически грешила бабушка, а именно люди дождя. Они невидимыми скользили среди капель и собирали свою дань с деревенских.
История воображаемой волшебной страны постепенно обрастала подробностями, и вскоре он уже мог часами играть сам с собой, сочиняя, как наконец попадает в тот мир за пеленой дождя и, как настоящий герой, совершает подвиги во имя прекрасной принцессы. Сказочное королевство постепенно наводнялось героями, странными причудливыми расами и дворцовыми интригами.
А потом случилась та самая встреча, которая перевернула все.
В те дни Соримостово накрыл жуткий туман. Настолько плотный, что уже в трех шагах все предметы превращались в темно-серые пятна, а в пяти и вовсе растворялись без остатка. Работать в саду при таких условиях было невозможно, но и дома сидеть вроде тоже было глупо, так что Слава наконец был предоставлен самому себе на весь день и без угрызений совести отправился на реку. Нельзя было сказать, что он так уж хотел купаться в эту прохладную и сырую погоду, но на берегу было однозначно интереснее, чем в опостылевшем огороде.
Белая пелена создавала мистическое ощущение притаившегося волшебства. Там, за стеной тумана, могло прятаться что угодно: от такого кошмара, что и ночью не привидится, до прекрасного чуда, что вдруг высунет любопытный носик из-за ближайших кустов. Почему-то Славе казалось, что в тумане можно по-настоящему заблудиться. Так, чтобы навсегда, и никто потом даже с собаками не нашел. Как будто обычные тропинки то и дело норовили раздвоиться и увести путника в неведомый новый мир.
На реке у него было свое любимое место, куда он иногда наведывался вечером полюбоваться закатом: у самой воды росла огромная старая ива с пятью толстенными стволами, похожими на растопыренные пальцы великана. В самой сердцевине получалось что-то наподобие кресла: можно было сесть на теплую кору на небольшом возвышении над мокрой травой и смотреть на воду. Какого же было его удивление, когда на этот раз он увидел, что на его любимом месте уже кто-то сидит. Заметил он это из-за тумана только когда уже зашел в «сердце» дерева, как он часто называл свой трон, и отступать было уже поздно. В этот момент человек тоже его услышал и обернулся.
Это была девчонка года на два старше его. Хотя, может, так только казалось. Девочки почему-то иногда умеют выглядеть взрослее, чем на самом деле. Удивительно большие – в пол-лица, как ему тогда показалось – глаза цвета болотной зеленой воды, длинные темные волосы, частично заплетенные в несколько косичек с одной стороны, с другой свободной волной спускались на плечи и спину. Одета незнакомка была в простое платье из некрашеного и небеленого льна.
Он хотел было заявить, что это его любимое место, но понял, что это выйдет как-то грубовато. В конце концов, это единственный человек примерно его возраста, которого он вообще в этих местах встретил, и начинать общение с наезда было неправильно. Поэтому он просто осторожно присел рядом, в шаге от девочки, и принялся напряженно смотреть на воду. Краем глаза он видел, что та сначала напряженно его разглядывала, потом смутилась и отвернулась.
Некоторое время они молчали, увлеченно разглядывая молочно-серую пелену тумана. Пауза затягивалась до неприличия, но никакие слова на ум не приходили. Мысли почему-то разбежались по уголкам и решили поиграть в прятки. Со Славой всегда так было: когда нужно быстро придумать остроумный ответ, так на него словно немота нападала. Мямлил что-то нечленораздельное, и все тут. Зато потом, спустя пару часов, когда уже поздно было что-либо менять, на ум тут же приходили такие классные фразы, что хоть записывай. Вот и сейчас он не мог сказать ни слова. Оставалось только сидеть и пялится на темную воду, искоса поглядывая на незнакомку.
Жаль, что сбоку ему хорошо было видно только скулу и ухо. Крайне необычное, кстати, ухо. Нет, оно не было заостренным сверху, хотя Слава бы не удивился и такому, зато мочка на нем отсутствовала напрочь. Это не было результатом травмы – просто такая форма от рождения. Даже захоти девочка вдеть сережку, ее просто некуда было бы прикрепить, не дырявя сам хрящик.
