– Послушай меня, – Сивков заговорщицки посмотрел по сторонам. В сумерках комнаты блеснули его глаза. И хотя Егор сидел от него буквально в полуметре, тот поманил его пальцем.
– Что? – Егор подался вперед, уперся грудью в столешницу.
– Это все паскудники, – еле слышно прошептал Сивков и снова «прошелся» подозрительным взглядом по стенам, чуть задержался на шкафе и с минуту буравил темный коридор. Показалось, что кто-то стоит за спиной, и Егор обернулся. Никого.
Ему не нравилась ни эта неопрятная однокомнатная квартирка, ни этот щуплый пенсионер с крошками в усиках, ни запахи мочи и зверья, витающие в спертом воздухе. Он поддался настроению старика. Возможно, тому виной полумрак, хмурый день за окном, шорохи крысы.
Егор не стал в отместку за мимолетный испуг и обманутые ожидания насмехаться над пенсионером. Его не для этого отписали на «мастерапию». Понимание и терпимость теперь должны стать главными его добродетелями. Продержаться несколько недель, и он снова вернется в свое подразделение.
Не меняя позы, Егор продолжал слушать Сивкова, но уже откровенно скучая. Старик не замечал этого. Наклонился к нему еще ближе и продолжал шептать чуть ли ни в само ухо, обдавая щеку дыханием:
– Они мне все сны выпили, паразиты. По ночам спать не дают. Посмотри на мои глаза.
Егор отстранился и безразлично посмотрел в мутные глаза старика. Тот замер и шире распахнул веки. Мокрые выцветшие с черным расширившимся зрачком с бледной радужкой они напоминали вымерзшие глаза рыбы. Покрасневшие веки делали их еще менее выразительными и кроме неприязни, Егор ничего не испытал и тем более ничего в них не увидел.
– Видел, какие они у меня? Я уже три ночи не сплю. Они шумят. Да. А днем я не могу. Все ровно, что в голову залезли, такие паскудники, – шептал Сивков. Егор вдруг заметил, что палец старика двигается по разлинеенному в клетку листу, как бы сам по себе. В этой тетради, которая лежала на столе, пенсионер делал наброски карикатур и затем перерисовывал в альбом. Рисунок простым карандашом был невнятным. Линии, линии, загогулины, круги, они повторялись; штрихи местами ложились так плотно, что казалось, он оттачивал грифель.
Приглядевшись, Егор различил нечто напоминающее крысу. Вроде этот пучок изогнутых линий – покатая спина. Волосы топорщились, как иглы дикобраза. Что это? Уши? У крыс таких не бывает. И с головой что-то не то. Сквозь черные линии проступала жуткая морда. Егор вглядывался и не мог разобрать, лишних линий было очень много, словно старик пытался зачеркать свой набросок. И все-таки это была крыса. Для сравнения Егор повернулся и посмотрел на клетку, которая стояла на подоконнике. Крыса присела на задние лапки, передними обхватила железные прутья. Красными капельками глаз она смотрела на Егора, а вытянутая ее мордочка дергалась, словно она принюхивалась к нему.
– Это надо заканчивать, – продолжал шептать пенсионер, – у меня для них кое-что есть. Ага, тока ты молчок. Я уже больше не могу, – стал подвывать Сивков, – мои мозги… – затем встрепенулся и серьезно, – а тебе больше никто не говорил о паскудниках?
Егор покачал головой.
– Они у всех есть. Да-а-а-а, – тихий голос вовсе стал беззвучным. Глаза у старика горели нездоровым блеском.
– Они у всех, – он запрокинул голову, выкатил глаза и, как испуганная лошадь, покосился на Егора. – Они…
В коридоре что-то упало с глухим стуком. Сивков замолчал, весь напрягся и захлопнул тетрадь. Суетливо, поспешно сунул ее под подушку на кровати, на которой сидел. Напряженно пристально посмотрел в коридор. Егор тоже обернулся. Из полумрака длинного прохода больше не доносилось ни звука. Лишь с улицы слышался шум ветра, запутавшегося в голых деревьях, да скрежет ветки по крыше гаража.
– Хе – е, – хмыкнул Егор и мотнул головой, мол, втравили вы меня, но теперь все. Он чувствовал себя одураченным, – ладно Юрий Анатольевич, мастак вы байки травить… Продукты я вам принес, за пенсией на следующей неделе схожу или Варвару попросите. – Егор встал, – пожалуй, мне пора.
– Да послушай меня, – перебил Сивков и как-то жалобно посмотрел на Егора снизу вверх. В глазах старика застыло отчаяние, – их к нам подселяют.
Входная дверь тихонько скрипнула, негромко, но как-то предупреждающе. Старик замолчал и снова уставился в темный коридор. На его лице проступил испуг.
– Ну, иди, иди куда хотел, – спешно, как-то суетно заговорил он. – Хорошо, Варя так Варя, – голос его немного дрожал. – Потом, когда придешь, купи один мягкий «кохинор» и газетку нашу, местную, и это… в аптечку еще за этими… самыми, ну, с красавкой…, – он говорил, а сам все в коридор смотрел мимо Егора. Казалось, о другом думает.
– Ладно, – согласился Егор. Повернулся, осмотрел коридор и пошел на выход, – Юрий Анатольевич, вы двери не забывайте запирать. У вас собачка не отщелкивает, вы в ручную ее запирайте, – говорил Егор, обувая ботинки. – В этот раз тоже дверь у вас не заперта была.
– Ага, – щуплый Сивков шаркал следом. – Ты это, про «кохинор» не забудь.
«Ага, – подумал Егор, – держи карман шире», – а вслух сказал: – Хорошо, главное не забыть.
Егор вышел из подъезда. Осенний неприветливый ветер дунул зябью в лицо, облизал руки, дернул брючины, скользнул за шиворот. Егор поежился. Глубже утопил голову в плечи и поднял воротник пальто. Он забыл шапку дома и теперь чувствовал, как ветер холодными пальцами перебирает волосы на макушке. Он шел под темно-серыми всклокоченными тучами. Хотя часы показывали всего три часа пополудю, на улице было темно, как вечером. Ветер срывал с костлявых ветвей задержавшихся приживалов и кидал под ноги коричнево-серыми лоскутами. Высохшие, скрюченные листья жалобно шуршали по асфальту. В голове у Егора вертелись слова Сивкова, – «…их к нам подселяют,… я уже больше не могу, мои мозги,… они мне всю кровь выпили, паразиты. Это все паскудники». Перед внутренним взором всплыла карандашная черкотня. Вспоминались слезливые глаза старика. Сейчас Егор видел их так близко, что мог различить биение жилки, точки в сером зрачке, влагу, скопившуюся у века и в уголке, черный блестящий, как мокрый голыш расширившийся хрусталик.
Как Егор не старался отмахнуться от бредней Сивкова, посещение пыльной квартиры не выветривалось холодным октябрьским ветром, не истреблялось желанием подумать о чем-то другом. Мрачные мысли лопались грязевыми пузырями, выдавая новую порцию неприятных воспоминаний. Серый мутный осадок кружил хлопьями.
«Что значит – их к нам подселяют? – думал Егор, обходя мутный клок неба, растекшийся посреди тротуара и подернувшийся рябью, – причем здесь крыса? А паскудники? Надо же, паскудники. Что за слово такое?».
